Эта книга появилась на свет благодаря поддержке моих близких. Спасибо моей семье и друзьям, чья вера в меня не угасала. Отдельная благодарность Рине Ф. – волшебнице, подарившей этой истории её прекрасный визуальный образ. Ваша работа стала её первым впечатлением. Без вас этой книги бы не было.
Пролог. Весы и Корни
За чащобами дремучих лесов, не знавших топора с тех пор, как мир был юн, за солёными морями, куда не долетает крик петуха, лежали Чертоги Болотных Ведьм. Не царство, не земля, а живой, дышащий кошмар и чудо. Это было место силы, где законы суши теряли свою власть. Не просто топи, а зыбкие царства, где вода была кровью, тина – плотью, а гниющие корни – костями древнего гиганта. Имя ему было Мать-Трясина, и её сон был полон голодных сновидений.
В самом сердце Чертогов, среди трясин, что затягивали медленнее, дабы продлить муку, и чёрных омутов, под скрип вековых сосен стояла избушка на кривых сваях. Укрытая мхами и кувшинками, чьи белые цветы были единственными звёздами в этом подводном небе, она казалась игрушкой, брошенной в бездну. Здесь, в тяжких муках, сопровождаемых шипением пузырей и хором лягушачьих пророчеств, явилась на свет девочка. Болотница. С изумрудными глазами, в которых отражались небо и глубина, и такими же волосами – густыми, спутанными прядями цвета мутного изумруда, в которых цвели крошечные цветы болотного мирта. Знак силы. Или проклятия. Каждый лепесток был символом связи с трясиной, каждое дыхание – частью её воли.
Её назвали Навьей – в честь мира мёртвых, ибо болотницы рождались на грани двух стихий, между жизнью и вечным покоем тёмных вод.
Глава 1. Уроки старой змеи
– Дитва болотная! – Голос Старейшины, скрипучий, как ветер в сухих камышах, разнёсся по тесному помещению, заставленному склянками с мутными жидкостями и связками сушёных трав, чьи ароматы сплетались в одуряющий, опасный фимиам. Воздух гудел от напряжения и скрытой мощи. – Ныне речь пойдёт о дарах щедрых да кровавых, что Мать-Трясина ниспосылает. Не просит, детушки, а ниспосылает. И забирает. Помните сие.
Она подняла иссохшую руку, пальцы которой напоминали скрюченные корни векового дуба, хранящего память о засухах и потопах.
– Клюква алая, как стынущая кровь, – осенняя отрада наша. Сок её – жизнь, а горечь – напоминание о цене, которую платит всё живое за своё существование. Брусника – ягода позднего лета, в ней терпкость уходящего солнца. Гонобобель же рвите в сердцевине лета, в самую полную силу света, ибо сила его – в чистоте, а чистота в болоте – роскошь опасная, привлекающая не только нас, но и тех, кто жаждет её поглотить.
Она пристально оглядела юные, бледные лица, вчитываясь в каждую черту, в каждый скрытый страх. Её глаза, глубоко запавшие, как омуты, тлели угольками неведомого, подземного огня.
– Помните же: людишек, что дерзнут прийти за нашим добром, – забирайте. Не гоните. Не пугайте. Забирайте. Вглубь. Пусть надышатся водицей нашей, пусть их лёгкие наполнятся нашей жизнью. Росянки-сестрицы помогут вам кровь ихнюю собрать. Капля за каплей. А души… души уйдут вниз, к Корням, напитают их и укрепят. Таков закон. И закон сей суров, но он – основа нашего бытия.
Уроки продолжались под открытым небом, среди хора квакушек и назойливого гнуса, под взглядом неподвижных, испытующих деревьев. Навья, самая младшая, училась различать шёпот ядовитых трав от шёпота целебных, чувствовать зыбкую твердь под ногами раньше, чем начинала тонуть, слушать голоса болота – не просто звуки, а его мысли, его желания. Её учили плести сети из тростника – не для рыбы, а для душ, запутывающихся в лабиринте собственных страхов; варить отвары, от которых сон становился вечным, но лёгким, как опускание на илистое дно; читать будущее по узорам ряски, как читают по звёздам сухопутные мудрецы. И всегда над ней висел влажный, колючий взгляд Старшей Сестры-Стражи – Мстиславы.
