Лекс Тёрн. С сигаретой в раю

Город встретил нас запахом мокрого пластика и дорогого кофе. Дождь не шел – он рекламировался: ровные, одинаковые капли сверкали так аккуратно, будто их ставили на паузу для фотосессии. На экранах небоскрёбов улыбались люди – безупречные, как стоматологические образцы челюстей, – и обещали «новую простоту жизни». Я всегда нервничаю, когда жизнь обещают упростить. В прошлом такие обещания заканчивались массовыми захоронениями и бесплатными браслетами на обе руки.

– Рай на земле, – сказал я, глядя, как через стеклянный мостик маршируют офисные ангелы в одинаковых кроссовках. – Только пахнет подозрительно.

Элис уже шла рядом и листала в воздухе прозрачные панели интерфейса. У неё был тот же вид, что у кошки, увидевшей красную точку: сосредоточенный азарт с упрямством в комплекте.

– Сеть чистая, – произнесла она. – Даже слишком чистая. Трафик гладкий, как презентация для инвесторов. Ни утечек, ни шумов. Такое бывает только в лабораториях и на кладбищах.

Макс, наш ходячий аргумент против любой двери, сдёрнул капюшон и окинул толпу взглядом человека, который знает, как выглядят люди после двадцати километров с полной выкладкой. Толпа не выглядела как люди. Она выглядела как заставка счастья.

– Их лица, – сказал он. – Они одинаковые.

– Давай не будем дискриминировать счастливых, – вздохнул я. – Может, у них корпоратив.

– У всего города? – уточнила Элис.

Я не успел придумать остроумный ответ – за нас постарался громкоговоритель. «Улыбка – это выбор, который ты делаешь каждое утро!» – сообщила нам женская озвучка, как будто собиралась выдать духовку в кредит. На огромном экране повис логотип – дуга белых зубов на голубом фоне – и слоган: «Выбирай радость. Всегда».

– Если люди улыбаются слишком часто, – сказал я, – кто-то зарабатывает на их зубной пасте.

Мы перелетели через улицу в световом переходе, где пол подсвечивался под ногами, в такт шагам. Город был вылизан до последнего пикселя. Даже лужи отражали только то, что нужно. Если реальность не вписывалась – её аккуратно удаляли. Я это чувствовал. Носом, кожей, старыми шрамами.

Первый «инцидент» случился на площади с фонтаном, из которого вместо воды били ввысь голографические смехи. Да, смехи. Город умел такое. Они звенели и распадались серебряной пылью на ладонях детей, дети хохотали, родители – тоже, и вся эта карусель радости крутилась, как будто никто никогда не терял здесь кошельки, близких и здравый смысл.

Мужчина лет сорока, в костюме «я менеджер, но внутри поэт», стоял на краю фонтана и смеялся. Сначала это был обычный, человеческий смех – немного натужный, как у человека, который только что подписал контракт на всю жизнь. Потом он стал громче, неожиданно громче. Мужчина согнулся, прижал ладони к животу, а смех не прекращался. Лицо стало пурпурным. Зрачки расширились. Он засмеялся так, как смеются от боли.

– Макс, – сказал я.

Макс уже был там. Оттолкнул пару «счастливых» зевак, уложил мужчину на плитку, начал непрямой массаж и искать глазами хоть кого-то в форме. Нашлись двое – чересчур подтянутые, чересчур улыбчивые, с полированными браслетами-пистолетами на бёдрах. Они не спешили.

– Уважаемые, – сказал один из них, улыбаясь, как на обложке полицейского буклета, – вы нарушаете общественный покой. Пожалуйста, сохраняйте радость.