Бессмысленная прихоть: молчание Лоры

Глава первая, в которой пленница космической тюрьмы внезапно оказывается брошенной в бездну Вселенной, встречает странных попутчиков и узнаёт ужасающую правду о себе.

Только вчерашней ночью, когда «Грифон-9» – этот старый железный ублюдок – принял меня на борт вместе с прочими отбросами, я наконец осознала: родиться на Земле было непростительной ошибкой. Сканер едва не выплюнул меня обратно, когда датчики унюхали земную ДНК. Сработала защитная система. Кислотная пена хлынула из дезинфекционных форсунок, растворяя мой левый сапог вместе с пальцами. «БИОЛОГИЧЕСКОЕ ЗАГРЯЗНЕНИЕ!!!»– мигал красным дисплей, а стальные щупальца погрузчика сжимали мой таз, выдавливая кишки через рот. Я в отчаянии что есть силы впилась зубами в кабель системы идентификации, заливая его кровью из разорванной десны. Машина захлебнулась моей биомассой – секунды схватки хватило, чтобы протащить моё тщедушное земное тело через шлюз, в клубящиеся облака пластикового дерьма.

Трюм межпланетного мусоровоза благоухал гниющими отходами и машинным маслом. Я зарылась глубже в мусорную кучу – холодные металлические обрезки впивались в бока, а что-то липкое капало на лицо. Идеальная маскировка.

Шаги надсмотрщиков раздавались в коридоре – тяжёлые, размеренные, с той особенной металлической отчётливостью, какая бывает только в герметичных помещениях космических станций. Каждый удар подошвы о стальной пол отзывался в висках, будто кто-то методично забивал гвозди в крышку гроба.

Я замерла, прижав ладонь ко рту и впившись в неё зубами. Вдруг – с той внезапной ясностью, с какой вспоминается ночной кошмар, – меня охватило знакомое, детское чувство. Так же, притаившись в пыльном углу чердака, я когда-то слушала тяжёлые шаги отца внизу. Те же горячие удары в висках, тот же медный привкус во рту. Только теперь вместо запаха сухой древесины и яблок, лежавших на чердаке, пахло мусором, железом и потом. И если тогда я боялась его живого – тёплого дыхания, густо замешанного на табаке и водке, дрожи в голосе, – то теперь страх был иным: безликим, как блеск полированной обшивки. Пальцы отца пахли «Беломором» и «Столичной». Горячие. Липкие. С жёлтыми ногтями. Они впивались в мою щеку, оставляя синюшные отпечатки, похожие на карту метро. Теперь передо мной торчал стальной хер системы. Хромированный. С капелькой машинного масла на головке. Он пульсировал, как карбюратор «Жигулей» на холостом ходу. И вдруг – хрусть – в черепе что-то переключилось. Я поняла: они могут мне вырвать язык, залить бетоном уши, зашить глаза капроновой ниткой – но в левой части груди останется маленький кусочек Бога…

Шаги приблизились, замедлились…

– Проверь отсек.

– Зачем? Там только хлам.

Я затаила дыхание. Рука сжала обломок трубы.

Дверь со скрипом приоткрылась. Луч фонаря шаркнул по мусору, как робот-уборщик шваброй по полу, и замер у моей ноги – грязной, в струпьях и синяках, с отросшими ногтями.

– Видишь чего?

– Вижу: дерьмо и ржавчину.

Смех. Дверь захлопнулась. Всё стихло.

Я лежала, боясь пошевелиться. Воняло прокисшим супом и мочой – возможно, моей. Что-то живое копошилось за пазухой, может, таракан, может, оживший страх, или мои последние надежды. Я сосчитала до трехсот (пять минут), подождав ещё, пока их шаги не растворились в тишине. Только после этого выбралась, стряхивая обрывки упаковок, куски битого стекла и катышки синтепона, липнувшие к потной шее, как паразиты.