Паромщик

Пространства с временем пределы миновав,

Узрев и трон живой в сапфировом сиянье,

И лики ангелов в священном трепетанье,

Все видел он; но свет ему пресытил очи,

И затворилися они в безбрежье ночи.

Томас Грей. Успехи стихотворства

Она осторожно выбирается из дома и видит, как разгорается утренняя заря. Воздух прохладен и свеж; на деревьях щебечут птицы. Повсюду слышится звук моря – великого мирового метронома. Над морем раскинулось бархатное небо, полное гаснущих звезд. На ней лишь светлая ночная сорочка, в которой она идет по саду. В ее поступи нет нерешительности; она просто шагает, неторопливо, почти восторженно. Должно быть, сейчас она похожа на призрака, который одиноко проплывает среди цветочных клумб, журчащих фонтанов, живых изгородей, подстриженных не слишком аккуратно, так что есть опасность пораниться об острые кромки. Окна дома за ее спиной темны, а сам он похож на каменную глыбу. Но скоро те окна, что обращены к морю, наполнятся светом.

Нелегко покидать и жизнь, и этот дом. Каждая мелочь прочерчивает свою бороздку в том целом, что составляют запахи, звуки, ассоциации и ритмы. Скрипучая половица в коридоре второго этажа. Запах, в конце дня встречающий каждого, кто открывает входную дверь. Выключатель, который инстинктивно находишь в темной комнате. Она могла бы пройти по дому с завязанными глазами и не задеть ни одного предмета мебели. Двадцать лет. Если бы она смогла, то прожила бы здесь еще двадцать.

О своем решении она сообщила Малкольму после обеда. То был прекрасный обед с его любимыми блюдами: жареные бараньи ребрышки, ризотто с сыром, жареная спаржа в масле. И все это – под хорошее вино. На десерт – кофе и маленькие пирожные с кремом. Они решили пообедать на открытом воздухе, тем более что вечер был тихим и теплым. На столе – буйство цветов, до слуха доносится шелест волн, чем-то похожий на тиканье часов, пламя свечей придает особый оттенок их лицам. «Ты даже не узнаешь, когда это произойдет, – сказала она. – Я просто уйду». А затем она беспомощно смотрела, как он принял удар, закрыв лицо ладонями. «Так рано? Зачем именно сейчас?» И тогда она скомандовала: «Идем в постель». Тело скажет ему то, чего не в состоянии передать слова. Потом он плакал, лежа в ее объятиях. Ночь отсчитывала часы. Наконец он уснул, утомленный горем.

«Прощай, сад, – думает она. – Прощай, дом. Прощайте птицы, деревья и долгие, неспешные дни. И пока я еще здесь, прощай, вся ложь, которую я была вынуждена твердить».

Она стареет. И уже перепробовала все ухищрения, предпринимаемые женщиной в борьбе с возрастом. Кремы и экстракты. Многочасовые упражнения и строгие диеты. Небольшие косметические операции, совершающиеся втайне от Малкольма. Она применяла все доступные ей средства и способы, чтобы замедлить старение, но все имеет свой конец. Она решила дождаться, когда кто-нибудь выскажет это ей в лицо, и… Вот оно, как гром среди ясного неба.

– Синтия, ты следишь за собой?

Они только что закончили играть в теннис. Всегдашняя вторничная компания. Дюжина приятных женщин. После игры – чай со льдом и только легкие салаты, как бы голодны они ни были. Она играла неважно. По правде говоря, даже скверно. Саднящие колени замедляли движения, жгучее солнце высасывало силы. Руки и ноги чувствовали неумолимый ход времени – а судя по лицам и телам подруг, для них оно ползло с учтивой неспешностью.