Дождь шёл с утра. Не тот романтичный парижский дождь, что ласкает черепицу и звенит в бокалах эспрессо. Нет – это был холодный, упрямый ливень, будто сам город злился на то, что его красоту так и не научились ценить по-настоящему.
Элиза Леруа стояла у окна галереи, приткнувшись лбом к стеклу. Её отражение – бледное лицо, тёмные волосы, собранные в строгий пучок, чёрное платье без единой детали, кроме жемчужных серёжек – последнего подарка отца. *«Ты должна быть безупречной, – говорил он. – Особенно когда вокруг одни волки».*
А волки уже выли у ворот. Банк прислал уведомление. Три выставки подряд провалились. А сегодня – последний шанс. Сегодня она должна уговорить **его**.
Дамиана Валье.
Человека, чьи картины продавались за сотни тысяч, а репутация – за миллионы слухов. Человека, который ненавидел её семью. Человека, чьё имя заставляло её сердце биться чаще – даже тогда, когда она говорила себе, что это просто страх.
Она надела пальто, перчатки, взяла зонт. И пошла.
Монмартр встретил её запахом сырой земли и старых лозунгов на стенах. Мастерская Дамиана находилась в заброшенном здании бывшей типографии – без вывески, без звонка, без приглашения. Только дверь, покосившаяся замок и граффити в виде разбитого сердца, пронзённого кистью.
Она постучала.
– Войдите, если не боитесь остаться без души, – донёсся голос изнутри. Хриплый. Насмешливый. Знакомый – она слышала его однажды на аукционе, за кулисами, когда он кричал на отца.
Она вошла.
Воздух был густым – от краски, табака, чего-то горького и живого. Свет проникал сквозь грязные окна полосами, выхватывая из полумрака холсты: лица, разрывающиеся на части, женские силуэты в пламени, пустые глаза, полные боли.
И он – в углу, в потрёпанном свитере, с сигаретой в пальцах и взглядом, который будто сдирал с неё кожу.
– Леруа, – произнёс он, не вставая. – Ты пришла продавать мне свою галерею? Или себя?
Элиза сжала ручку зонта.
– Я пришла предложить выставку. Твою.
Он рассмеялся – коротко, без тени юмора.
– У тебя есть три минуты. Или пока не кончится дождь. Что наступит раньше – зависит от того, насколько ты честна.
Она сделала шаг вперёд. Потом ещё один. Остановилась в двух метрах.
– Мой отец умер три месяца назад. Галерея на грани банкротства. Ты – единственный, чья выставка сегодня может спасти нас. И тебя.
– Меня? – Он прищурился. – Чем я нуждаюсь в спасении?
– Ты три года не выставлялся. Говорят, ты закончил. Но я видела твои новые работы – в подпольных галереях, в интернете. Ты не закончил. Ты просто боишься снова быть увиденным.
Тишина. Только шум дождя и треск сигареты.
Он встал. Медленно. Как хищник, уставший притворяться спящим.
—А если я скажу «нет»?
– Тогда я уйду. И ты останешься один – с твоими демонами и пустыми стенами.
Он подошёл вплотную. Так близко, что она почувствовала тепло его тела, запах масла и кофе на его коже. Его пальцы коснулись её подбородка – не грубо, но без спроса.
– Почему именно ты? Почему не твой дядя, не менеджер, не тот светский пёс, что крутится вокруг тебя?
– Потому что я не прошу. Я предлагаю. И потому что… – она сделала паузу, глядя прямо в его глаза, – я не боюсь тебя.
Его губы изогнулись в полуулыбке.
– Ты должна бояться.
Он отпустил её. Отшвырнул окурок в угол. Повернулся к холсту – на нём был портрет женщины с распущенными волосами и пламенем в глазах. Женщины, которая удивительно напоминала Элизу.
