Гомо сапиенс. Краткая история вырождения

«Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нём, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего. Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают» (Ин 15:4.6)1.

В захолустном южном городке N статуя генерала Роберта Ли2, вот уже более века взиравшая с постамента на суетливых потомков, с некоторых пор стала будоражить лучшие умы человечества. Величавый образ полководца не давал покая либералам, а самые совестливые, так и вовсе лишились сна. Нельзя сказать, что у генерала не водилось врагов в прошлом, но все же перемены были на лицо: если прежде за бронзовой спиной перешептывались втихомолку, то теперь находились злопыхатели, открыто поносившие покойного при свете белого дня.

Как всегда, все началось с энтузиаста. Однажды, обезумевший фанатик ворвался в афроамериканскую церквушку и уложил с дюжину прихожан. В стране, где оружия больше, чем людей, трудно кого-то поразить кровавой бойней в храме, но здесь был случай особый: перед смертью вырожденец присягнул на верность Ку-Клукс-Клану3.

Ящик Пандоры был открыт и несчастья выпущены на волю; лишь на дне ларца дотлевала надежда на благоразумие. Совесть коллективного сознания всколыхнулась, и по ее тихой глади разошлась беспокойная рябь – так бывает, когда с утеса сбрасывают валун в тихий омут. Статую боевого генерала облепили яйцеголовые цицероны4, чьи тоги напоминали потертые простыни дешевых борделей. В ту пору было модно вставать в позу римского оратора и, выкопав из могилы останки пращура, разносить его в пух и прах, да так, что и бродяга побрезговал бы справить нужду подле памятника.

Пламенные речи яйцеголовых день за днем раздували костер смуты и, в скором времени, его температура достигла должного градуса воспламенения мозгов по шкале Брэдбери5. Смятение в умах породило хаос повседневности: городская мэрия, избегая пристального внимания журналистов, бросила генерала на произвол судьбы. Статуя осталось без призора. Отныне политически грамотные дворники обходили полководца стороной, а небесные пташки безнаказанно гадили на Ли сверху. Не прошло и месяца, как на постаменте появились надписи с грязными намеками: – мол, доблестный генерал на самом-то деле был махровым расистом и линчевал беглых негров. Бронзовый герой становился общественным пугалом.

По ночам генерал возвышался бледным призраком на пьедестале, нагоняя страх на случайных прохожих, и лишь беcшабашные подростки временами собирались у памятника, наполняя окрестность фимиамами сладкого дурмана. Роберт Ли стал обузой для всех – как в притче про дряхлого старца, который и сам бы рад перейти в мир иной, но бессилен что-либо сделать. После тягостных раздумий мэр города принял верное решение – избавиться от генерала. Героя славных времен высвободили из гранитных оков и схоронили в темном подвале – подальше от людских глаз. Переплавлять не стали, лишь стыдливо прикрыли изваяние ветошью.

Консерваторы облегченно было вздохнули, полагая, что охота на ведьм обошлась малой кровью, но не тут-то было – страну охватила лихорадка политкорректности.