ДОЛЯ

Часть I. «...ЕДУТ И СМЕЮТСЯ, ПРЯНИКИ ЖУЮТ...»

I.1

Ленинград, 1983 год

Не по-осеннему тёплое солнышко пригрело щёку, и, очнувшись от своей странной полудрёмы, Алексей Петрович мгновенно ощутил, как продрог. Приоткрыв глаза и сощурившись, с изумлением рассматривал дверь парадной дома напротив – дверь его дома, – не понимая, каким образом в своём нынешнем состоянии смог выбраться из квартиры и дойти ночью до любимой лавочки на бульварчике Офицерской – ах, нет! – улицы Декабристов. Вот уже лет пятнадцать, с тех пор как окончательно и бесповоротно оставил службу и вышел на пенсию, Алексей Петрович, подкараулив нечастные в Питере солнечные часы, любил пройтись по бульвару, посидеть на единственной скамейке, понаблюдать несуетливую жизнь...

В последнее время возраст и здоровье позволяли пройтись только один раз. И уже месяц, измученный бесконечным повторением одного и того же сна и его последствиями – сердечными приступами, – из дома не выходил, несмотря на щедро подаренный Богом тёплый сентябрь. Спасибо соседям, не давали помереть с голоду...

Левая сторона занемела совсем. С реки все ещё тянуло ночной промозглой сыростью, и старенькое пальто почти не хранило тепло. Судя по солнцу, уже ближе к восьми... Он скосил глаза, пытаясь рассмотреть, который час, но манёвр не удался. Непослушная и почти не ощущаемая левая рука безвольно размещалась на бедре ладонью кверху. И определить время, которое более семидесяти лет точно показывали его часы, никак нельзя. Безупречные Goldsmith’s, по легенде участвовавшие ещё в Англо-бурской войне, подаренные бароном, не подводили его никогда. Даже плотно прилегающий к циферблату коричневый кожаный корпус не истёрся. А вот собственный старый организм подвёл.

Подняться самостоятельно с глубокой скамейки Алексей Петрович не мог и прекрасно это осознавал. Позвать на помощь было нелегко и некого. Хватит ли сил докричаться, если, к примеру, на той стороне улицы из парадной кто-то выйдет? На него, сидящего на лавке, просто не обратят внимание в утренней спешке. Ничего необычного – гуляет старик ни свет ни заря, хорошо хоть под ногами не топчется.

Услышав звонкий задорный лай, он чуть повернул голову направо и увидел лёгкую тонкую девчушку в светлом плащике, которую тащил по бульвару со всей юношеской прытью маленький, белый как летнее облачко, пушистый щенок. От ветра и быстрой ходьбы её волосы, собранные в высокий хвостик, растрепались. Запыхавшись, сквозь смех она пыталась скомандовать что-то упрямой собаке, но та пропускала команды мимо своих висячих ушей и изо всех щенячьих сил тащила девушку к скамейке Алексея Петровича.

Он живо представил себе, как выглядит со стороны, – объёмный неопрятный куль в обвислой грязновато-серой шляпе. Стоптанные, когда-то коричневые ботинки, тёмно-серые брюки с потёртыми обшлагами, уже неопределённого цвета пальто, изношенное, невнятной формы. Такое можно уже спокойно вешать на крючок, не заботиться о вешалке...

Кое-как опираясь всё ещё непослушной левой рукой о коленку, а правой о холодное и влажное от росы деревянное ребро скамьи, старик попытался привстать, но тут же, теряя сознание, стал заваливаться на бок... И не увидел, как со всех ног, опережая свою собачку, рванула к нему светловолосая девушка...