Река

На написание этой повести меня сподвигли бесконечные уговоры Никиты Григорьевича Лосева, который утверждал, что только я смогу подробно и ясно изложить ход тех странных событий. К тому же мой психиатр не имел ничего против, считая, что описание событий годовалой давности пойдет мне лишь на пользу.

Мы сами выдумываем себе монстров, – как жаль, что эту истину я поняла, когда прошла курс лечения транквилизаторами и когда правдивость моего мировосприятия была обреченно нарушена. И теперь я хочу, чтобы прочтя эти скромные записки, вы не повторяли моих ошибок. Пусть эта история послужит вам горьким опытом, который, слава Богу, не случился с вами, но плодами которого вы можете пользоваться. В этом ведь и заключается цель литературы как культурного феномена: дать индивидууму опыт, чтобы он мог жить в полной яркости красок, в немыслимой гамме чувств, в счастливом прозрении, – и для меня лично очень тепло и радостно осознавать, что я могу подарить вам этот опыт.

Имена героев я, конечно же, изменю, ведь не каждый хочет стать персонажем странных записок.

Итак, приступим.

То лето, как и все каникулы, я проводила в деревне у бабушки. Мне исполнилось тогда лет двенадцать – чудесная и сложная пора! Я была скромной девушкой, умной и, как я только теперь понимаю, очень большой чудачкой. Творческая натура уже тогда давала о себе знать, мысли мои генерировались в странной и причудливой форме. А тут еще лето, природа и простор. Кто сможет устоять от захватывающих приключений, когда пылкое сердце так полно необычайными стремлениями, когда ты считаешь себя человеком могущественным, но… молодым.

Эта деревня была в точности такой же, как и все глухие деревни. Уклад жизни в ней напоминал прочно построенный дом: надежный, неподвижный для перемен, но щемяще родной. Каждый день был наполнен ни с чем не сравнимым духом русскости, который невозможно понять, но можно лишь дышать им; и все в пору моего детства казалось каким-то простым и безотказным. Теперь, когда компьютеризация, коммуникация и капитализация протянули свои щупальца к невинной душе моей деревни, она развалилась.

Дом моей бабки Таси стоял почти на краю деревни. Он был старым, серым, но для меня тогда это не имело никакого значения. Все вокруг было полно жизнью, естественной и жадной: возле скрипучей калитки качал ветками куст золотого шара, по просторной ограде бегали куры, а в сарайке хрюкали два грязных свинуха, истолокшие землю в чадящую жижу и то и дело высовывающие свои мокрые пятачки сквозь жерди забора.

За домом был небольшой садок, засаженный рябиной, черемухой, смородиной и раскидистыми ранетками. Яблочки поспевали к концу лета, они были круглыми, желтыми, сочными, кое-где продырявленными червем, но все равно очень вкусными. А какое было удовольствие – сидеть в кустах смородины, срывать рубиновые, словно светящиеся изнутри кисло-сладкие ягодки, и отправлять их горстями в рот, ощущая, как красная кислота обволакивает язык!

За садом расстилался большой деревенский огород с картошкой, кукурузой и подсолнухами, последние махали мне своими желтыми шляпками и манили посмотреть – поспели ли семечки. Бабка страшно ругалась за такие похождения, она была уверена, что частое заглядывание в ароматное блюдце подсолнуха, приманивает ворон, ибо они все видят.