Кратер. Последняя граната

Неон выел небо. Заменил его на мерцающую сыпь рекламных голограмм: «Счастье v.2.0 – забудь дышать!» Марк прижал ладонь к груди – под кожей щёлкал чип, считавший каждую каплю эндорфина. «Элли ненавидела бы это», подумал он, выковыривая из кармана смятый флакон «Допаминекса». Таблетка №4 застряла в горле, как всегда. Химический ожог с тоской в придачу.

Голограмма жены материализовалась у терминала. Её губы изгибались по сценарию: «Чип «Зодиак» – твоя судьба в твоих руках!» Но трещина на экране рвала цифровую маску. На миг проступило настоящее лицо – веснушки, шрам над бровью, глаза, наполненные дождём. Её дождём. Того, что шёл в ночь, когда они украли сервер из DataTower. Когда всё ещё пахло надеждой, а не сгоревшими микросхемами.

Банка из-под «Допаминекса» звякнула об асфальт, покатилась к ногам девушки в плаще с капюшоном. Лия подняла её, и Марк увидел чип у неё на шее – старый, ржавый, с гравировкой в виде раскрытой книги. Чип диссидента. Чип её отца.

– Винить себя? – проворчал Марк, наступив на осколок голограммы. Экран взвыл, выплюнув искры.

Лия не ответила. Её пальцы сжали банку так, что пластик затрещал. Где-то вдали завыли дроны-стервятники, сканируя толпу на предмет незаконных эмоций. Она бросила банку в трещину на тротуаре. Оттуда, из тьмы, донесся шепот: «…не верь зеркалам…» Голоса казнённых. Их залили бетоном, но они прорастали сквозь асфальт, как цифро-семена.

– Он знал тебя, – сказала Лия, доставая из платка книжную закладку. Бумага. Настоящая. Пахла пылью и мятежом. – Отец писал: «Марк – единственный, кто взломал Систему изнутри. И единственный, кто сможет сделать это снова».

Марк поправил треснутые очки. В линзах отражались два города: один – из стекла и истекающих данными труб, другой – из теней, что копошились под землёй, как корни запрещённых воспоминаний.

– Твой отец ошибался, – он пнул банку, та загремела в бездну трещины. – Я не взламывал Систему. Я её создал.

Над ними вспыхнул рекламный щит: «Чип «Зодиак» – стань богом своего счастья!» Голограмма Элли махнула рукой. На секунду Марку показалось, что она указывает на Лию. Или на трещину, где уже пробивался росток чего-то алого, с лепестками из старых голограмм…

Вопрос на стене:«Если Система – это мы, кто держит гранату?»

Терминал дышал. Каждый выдох – шипение перегретых проводов, каждый вдох – синий отсвет экрана на потрескавшемся линолеуме. Марк вставил в разъём чип Лии. Тот заскрипел, как дверь в подвал детства.

– Это не взлом, – проворчал он, стирая пот с виска. – Это эксгумация.

На экране всплыли строки кода, знакомые до дрожи. Его код. Тот самый, что превращал эмоции в алгоритмы для чипов. Но теперь между символами ползли чёрные жилки – вирус, похожий на корни. Её вирус.

– Ты всегда лезла в мои программы, – Марк ткнул пальцем в голограмму клавиатуры. – Даже посмертно.

Элли появилась не сразу. Сначала замигала лампочка камеры, затем воздух наполнился запахом её духов – грейпфрут и перегоревшие микросхемы. Она сидела на краю терминала, босые ноги качались в такт гудению серверов. Настоящая. Не рекламная кукла.

– Они используют мой смех, – сказала она, и экран треснул по диагонали. – Вшивают в чипы «Зодиака». Ты слышал? Вчера ребёнок на улице засмеялся