Когда начинаешь новый роман или рассказ, крайне важно найти единственно верное начало, которое бы задало тон всему повествованию, что-то вроде прелюдии, иначе всё пойдёт наперекосяк. Затем надо написать финал, этот завершающий аккорд ещё долго будет звучать в душе читателя, создавая ощущение грусти или радости, и уж наверное должен убеждать в том, что не зря несколько часов подряд перелистывал страницу за страницей, пробираясь сквозь дебри слов в поисках ответа на вопрос: зачем всё это? Ну а дальше дело остаётся за малым – заполнить пустоту между началом и концом. Так было бы и на этот раз, однако, начав писать, я так и не смог остановиться.
Той ночью Тимофей Петрович плохо спал. Посреди вполне обыкновенного сна он вдруг почувствовал словно бы неизвестно из чего возникшее неудобство. Ему показалось, что лежит он не в своей постели под тёплым ватным одеялом, а совсем голый на деревянных нарах, видимо, наспех сколоченных из нестроганных досок. И вокруг него были такие же голые мужики и бабы. Почему голые, он объяснить так и не смог. Было в этом что-то болезненное, кафкианское – словно бы жизнь вывернули наизнанку, и Тимофей Петрович увидел нечто скрытое прежде от его глаз. Увидел то, что видеть ему не полагалось.
Первым желанием было слезть с нар и покинуть это непонятное скопление людей. Однако не было никакой уверенности в том, что ему по силам нарушить этот кем-то заданный порядок. Смущало и то, что в таком виде вряд ли сможет до дому добраться, скорее уж наоборот – первый же встреченный им милицейский наряд прекратит это безобразие и направит либо в КПЗ, либо ещё в какое место для принудительного излечения. Пожалуй, что так. Столь непривлекательный итог настраивал на поиски причин случившегося превращения.
«Чем же я мог им не угодить? В чём провинился перед ними? И за что такая кара?» В мозгу медленно ворочалась невнятно сформулированная мысль и поминутно возникали предположения, одно невероятнее другого, но он по-прежнему не понимал, в чём виноват, за что же впал в немилость. А мысль заключалась в том, что всякому несчастью предшествует заслуживающий порицания поступок, ну, если не поступок, то уж наверняка постыдное намерение. Но что же такого ужасного он сделал? В чём причина?
С давних пор Тимофей Петрович верил в то, что должен быть в оппозиции к любой, какая бы она ни была, господствующей власти. Так должно было быть, этого требовала жизнь, это составляло смысл его существования по определению. В нужный момент тем или иным способом выразить свой протест, дав понять власти, в чём её ошибка – именно в этом заключалась гражданская миссия честного интеллектуала. Но вот сейчас только он ощутил некую потребность своей души, даже можно сказать – страстное желание безоглядно полюбить власть, только бы она освободила его от этого кошмара.
Он даже не пытался задать самому себе столь естественный в этих условиях вопрос: что для него важнее – инстинкт самосохранения или же принципы, которым старался следовать всю жизнь? Ответ был слишком очевиден. И ещё отчего-то показалось, будто место, где он теперь находится – это то самое место, где суждено ему остаться навсегда. И даже странная, не поддающаяся скорому объяснению картина безмолвия и покоя, на которую позволили глянуть напоследок, ему уже нисколько не поможет, сколько бы он не терзал себя в поисках причин. Поздно всё это, не ко времени, раньше надо было думать. Что ж теперь-то…