Пять нажатий на «шифт»

Клик… клик…

Клик…. Клик…

Клик…

(пять нажатий на «шифт»)

…Он чувствовал тепло, прогретого июльским солнцем песка, сквозь ткань покрывала. Даже вопли мелюзги, резвящейся на мелководье, не раздражали, а действовали умиротворяюще.

Жизнь идет плавно, размерено и по-летнему, как-то сладко-тягуче. Солнце бликует разбросанными по поверхности воды стробоскопами. Дети строят замки, мамаши с папашами играют в карты, собаки бегают за фрисби. Все тип-топ.

Приподнявшись на локте, Стас вытащил банку «Балтики – тройки» из красной спортивной сумки. Когда-то, на заре романтических ухаживаний за Иркой, эта сумка была куплена вместе с абонементом в спортзал и спортивным костюмом. Теперь куртка от костюма была прожжена сигаретой, и заброшена в дальний угол, штаны вытянулись в коленках, а в сумке ездит на пляж пиво. Но ведь это ерунда, не правда ли? Ирка любит его таким, какой он есть. И если даже у него не будет торчать из штанов накачанный торс, всегда найдется равнозначная замена этому обстоятельству. Эта мысль очень понравилась Стасу. Да уж, у него обязательно найдется что-нибудь, что будет торчать из штанов! За это стоит выпить! Банка сделала: Пшшш… И теплое и слегка горьковатое пиво добавило свою янтарную краску, в эту летнюю симфонию. Кайф-то какой!!!

Стас прищурился и попытался найти взглядом Ирку. Давно ведь уже поплавать ушла, пора бы и честь знать. Возвращаться то есть. Так ведь он может и волноваться начать, а волноваться не хотелось. Хотелось лежать на бережку и потягивать пиво. Но Ирки нигде не было видно. Ну, да ладно, решил Стас, никуда она, в конце концов, не денется. Он поставил банку рядом и задремал…

…Из приятной неги его выдернуло противное повизгивание собаки. Ту привязали к остаткам металлического пляжного гриба (привет из прошлого, эпохи коллективизма), и видимо забыли. И вот она, металась в пределах длины поводка и совсем передавив им шею, издавала даже не визг, а какой-то крайне противный сип. Что-то неприятное и страшное зашевелилось в душе Стаса. Внезапно стало очень холодно, он почувствовал, как его зазнобило, и открыл глаза…

…Он спал, уткнувшись лицом в клавиши. Стас пошевелился, но какая то сила, может быть сродни той, что не дает нам упасть со второй полки в вагоне поезда, держала его руки на клавиатуре. Что за чертовщина!? Он встал, но не смог оторвать кисти рук от столешницы. Руки налились свинцом, он перестал их чувствовать, словно отлежал во сне. Они ему не повиновались. Стас сел. Ему стало страшно. Так страшно, что хотелось скулить, как та собака из сна. Он дернулся в сторону, стул на котором он сидел, с грохотом вылетел из под него. Руки словно прикованные невидимыми наручниками не двигались с места. Он продолжал рваться из стороны в сторону, а поднимающаяся ледяными волнами паника, накрывала его и лишала возможности думать. Метаясь, он сбил ногой торшер, кувыркнулась в угол сумка с дисками, и они, вылетев рассыпались по комнате. И лишь больно ударившись о чугунный радиатор батареи, он затих.

Он сидел в неестественной позе на полу, держа руки над столом и тяжело дышал, когда услышал, как щелкает клавиатура его компьютера. Он медленно поднялся, и с ужасом увидел, как в только что открытом вордовском документе его собственные пальцы набирают текст. Точнее даже не текст. Так одну строчку. Одну строчку заглавными буквами. Одну строчку шестнадцатым кеглем. Строчку, которая заставила сердце остановиться: