Сухой овраг. Отречение

© Клима А., текст, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Силами заключенных и волей Ларионова лагпункт Тайгинского леспромхоза обзавелся новым актовым залом. Женщины зоны занялись его оформительством. Библиотеку с ним теперь соединяла анфилада, через которую шло тепло от печи – результат изобретения убитого карателями Скобцева.

Все здесь пахло новой свежей доской. Мужики сколотили и расставили рядами лавки. Зал вышел большим и вмещал до пяти сотен человек. Ларионов сообщил народу, что получил разрешение потратить небольшую сумму на декорации. Был сшит плюшевый занавес для кулис, рампу выкрасили в зеленый цвет – цвет, который наряду с синим и коричневым предпочитали власти для окрашивания основных государственных объектов (то есть больниц, школ, казарм и исправительных учреждений).

До нового 1938 года оставались сутки. В бараках занятые в представлении заключенные проводили последние репетиции. Из музыкальных инструментов были доступны только баян Кузьмича, две балалайки, гитара, маленький бубен, неизвестно как попавший в лагпункт, и дудочка, сделанная костромским мастером – заключенным Карпом Ильичом.

Инесса Павловна была очень довольна музыкальной постановкой номеров, но сетовала на то, что не было фортепиано – главного концертного инструмента. Однако совместными усилиями репертуар сложился густой. В представлении было занято пятьдесят заключенных. Трех пришлось заменить, так как изначально задуманные артисты погибли при недавней «чистке» НКВД.

За неделю до выступления, после того как уже была утверждена программа, Клавка придумала пантомиму, которая должна была идти первой после открытия. Инесса Павловна волновалась, что номер не понравится Ларионову, он рассердится и воспримет его как насмешку, а Губина напишет рапорт, и все закончится штрафным изолятором. Но все же решились. Номер шел сюрпризом и для Ирины.

Клавка, работая на лесоповале, беспрестанно пела арию на итальянском, хотя Инесса Павловна категорически запретила ей драть связки на морозе.

– Клавка, а ты на каковском поешь? – смеялись бабы.

– Эх вы – деревня! Я итальянский знаю, – гордо выпячивала грудь Клавка. – А вы только лес валить горазды!

Многие заключенные получили разрешение на внеплановый марафет у Арона Исааковича Кочуринера – лагерного брадобрея.

– Вот когда я стриг и брил на Дерибасовской, – говорил он, срезая клок волос, – я не думал, что я таки когда-нибудь окажусь в Сибири. А теперь, когда я стригу и брею в Сибири, я таки не уверен, что опять вернусь на Дерибасовскую. Но все же даже в Сибири Арон Исаакович стрижет и бреет, и все же, если я таки попал в Сибирь, может, я окажусь когда-нибудь на Дерибасовской. Время течет, все меняется. Кто знает, что завтра будет? – Арон Исаакович символически поднял вверх глаза.

– А что там такого на Дерибасовской?

– Вей! Там все! Даже чего нет в Париже, есть на Дерибасовской! Разве вы найдете в Париже таких раков, как у Жози? А какую мама Мойши готовила фаршированную рибу! Это разве риба, шо мы едим в этой богадельне? Настоящая риба только на Привозе!

Утром в день концерта Ирина приняла решение не говорить никому об отъезде Ларионова в Москву. Но слухи в лагпункте расползались быстро. Однако Федосья с невозмутимым видом всех уверяла, что хозяин уехал в Сухой овраг и вернется к началу концерта.