Поздняя осень, раннее утро. Холодно, туман поднимается с лесной подстилки, окутывает зеленые деревья в бамбуковой роще, приглушает звуки, скрывает Двенадцать Пиков на востоке. Красные и желтые листья клена лежат на земле, падают сверху. Колокола храма на краю городка звучат где-то далеко, словно их звон доносится из другого мира.
В лесах водятся тигры, но они охотятся по ночам, и сейчас не голодны, к тому же это небольшая рощица. Крестьяне Шэнду, хоть и боятся их (а пожилые даже приносят пожертвования на алтарь тигриному богу, все-таки ходят в лес днем, по необходимости – за дровами или на охоту, если только нет слухов о появлении в окрестностях тигра-людоеда. В такое время их всех охватывает первобытный страх, и поля остаются невозделанными, а чайный лист не собирают, пока зверя не убьют, что может стоить больших усилий, а иногда даже привести к гибели охотника.
Как-то утром мальчик был один в бамбуковой роще, окутанной туманом; слабые, тусклые лучи солнца едва пробивались сквозь листья: свет пытался заявить о себе, но без особого успеха. Мальчик размахивал самодельным бамбуковым мечом и сердился.
Он уже две недели был недоволен и расстроен по причинам, представляющимся ему самому достаточно вескими, ведь его жизнь лежала в руинах, подобно городу, разграбленному варварами.
Однако в тот момент, поскольку его мысли обычно принимали определенное направление, он пытался определить, помогает или мешает гнев его умению сражаться бамбуковым мечом. И будет ли по-другому со стрельбой из лука?
Те упражнения, которыми он здесь занимался и которые сам изобрел, служили проверкой, тренировкой, способом дисциплинировать себя, а не детским развлечением (он уже не ребенок).
Насколько он мог судить, никто не знал, что он ходит в эту рощу. Его брат точно не знал, иначе он бы пошел за ним, чтобы насмехаться – и, вероятно, сломал бы его бамбуковые мечи.
Упражнения, которые он для себя придумал, состояли из очень быстрых вращений и оборотов, взмахов слишком длинного (и слишком легкого) бамбукового оружия, в которые он вкладывал всю силу, рубящих ударов сверху вниз и выпадов. Однако при этом мальчик старался не касаться деревьев, окружающих его в тумане.
Он занимался этим уже два года и затупил – или сломал – бесчисленное количество деревянных мечей. Они лежали, разбросанные, вокруг него. Он оставил их на неровной почве, чтобы усложнить задачу – на месте любого настоящего сражения будут подобные препятствия.
Мальчик был крупный для своих лет, возможно, слишком уверенный и непоколебимо решивший стать одним из величайших людей своего времени и вернуть своим умением и храбростью былую славу уменьшившемуся миру.
Он был также вторым сыном секретаря супрефектуры из города Шэнду, на западной границе катайской империи эпохи Двенадцатой династии, а это исключало возможность осуществления подобных амбиций в известном ему мире.
К этой истине сейчас прибавился тот неоспоримый факт, что единственный учитель в их супрефектуре закрыл свою частную школу, «Академию горы Интань», и уехал две недели назад. Он отправился на восток (на запад ехать было некуда) в поисках счастья или, по крайней мере, способа прокормить себя.
Он сказал горстке учеников, что, возможно, станет мастером ритуалов, будет совершать колдовские ритуалы Священного Пути, устанавливая связь с призраками и духами. Он сказал, что для этого существуют свои учения, что такую жизнь даже советуют вести тем, кто сдал экзамены, но не получил степень «цзиньши». Когда учитель Туань говорил им об этом, он, казалось, оправдывался, в его голосе звучала обида. В те последние недели он непрерывно пил.
