Истоки конца

В бескрайних просторах космоса, где время течёт иначе, а пространство искривляется под тяжестью незримых сил, раскинулась великая туманность – призрачное сияние в чёрной бездне.

Она дышит, как живое существо: холодные струи межзвёздного газа переплетаются с пылью, рождая новые звёзды и погребая старые.

Её краски – акварель хаоса: фиолетовые всполохи ионизированного водорода, алые языки плазмы, бирюзовые переливы космического льда.

Свет далёких солнц, пробиваясь сквозь эту дымку, дробится на миллиарды искр, будто Вселенная рассыпает алмазы в темноте.

Здесь нет звуков – только вечное безмолвие, нарушаемое разве что взрывами сверхновых, чьи ударные волны столетиями расходятся по туманности, меняя её форму.

Гравитация рисует причудливые узоры: одни облака сжимаются в новые миры, другие рассеиваются в пустоте, как дым на ветру.

А в самом сердце туманности, где плотность материи достигает предела, сидел безликий Старец. Всё незримо обходило его, будто опасаясь затронуть лик всевышнего. Лишь время тихонько задевало его, тонким ручейком обтекая…

Это мгновение длилось словно вечность, повторяясь в хрупком стекле времени.

Тонкие нити света, словно фосфор, рассыпались в темноте – каждая искра хранила в себе далёкие крики, эхо которых терялось в бесконечности. Они дрожали, как последние листья на осеннем ветру, и таяли, не успев коснуться земли.

Старец стоял у края мира. Его морщины были словно трещины в самой реальности, а в глазах – целые галактики угасших воспоминаний. Он вздохнул, и этот вздох был тяжелее гравитации чёрной дыры. В нём звучало всё: и горькая мудрость, и тихая ярость, и тоска по тем мгновениям, что уже никогда не вернуть.

Воздух дрожал, наполненный ароматом увядающих звёзд – сладким, как пепел, и горьким, как прощание. Где-то вдали, за гранью видимого, рождалась новая вселенная, но здесь, в этом углу бытия, время словно застыло, завороженное собственной грустью.

А потом…

Тишина.

Лишь один-единственный миг, сверкнув, как лезвие, разрезал тьму – и рассыпался на тысячи осколков. Старец протянул руку, словно хотел поймать хотя бы один, но они проходили сквозь пальцы, как сквозь него самого – призрачные, неуловимые, невозвратные.

И снова вздох.

Глубже, чем бездна.

Тише, чем смерть.

Так повторялось уже миллиарды раз. И повторялось бы – до тех пор, пока один силуэт не нарушил этот иллюзорный миг Всемира.

Этим нарушителем покоя был Лац.

– Эх, засранец миловидный, зачем же так грубо прерывать мой покой? – вздохнул Всемир так, будто в его груди провалилась целая вселенная. Его голос, похожий на скрип древних звёзд, прокатился по пустоте, задевая нити реальности.

– Но, дедушка Всемир, ты же обещал! – Лац вскочил перед ним, как взрыв сверхновой – внезапный, яркий и совершенно неуправляемый. Его глаза, два мерцающих квазара, горели нетерпением. – В третье рождение звезды! Ты сказал – расскажешь не жалкую историю, а легенду! Ту самую, о том, как создавался первый Мультимир! Ты же клялся на осколках Первого Кристалла!

Его слова звенели, как разбитое стекло в вихре космического ветра.

Всемир медленно повернул к нему лицо, и в его взгляде заплясали тени забытых эпох.

– Кхм… я помню-помню… – Его пальцы, похожие на корни древних галактик, сжали посох, вырезанный из оси времени.