Один Федин день

Город, в котором жил Федя, назывался Марксов. Как и многие города, поселки, улицы Советского Союза он, конечно же, имел некогда другое, дореволюционное название, но в период всеобщего обновления и переименования плохой царской России и замены её на хороший Советский Союз, стал Марксовым, в честь великого праотца революции. Старинное русское название было забыто и периодически всплывало только на уроках истории, в краеведческом музее, ну и на каких-нибудь памятных открытках. Главная улица города, конечно же, носила имя Ленина. Пересекающая её, вторая по значению улица, конечно же, имя Энгельса.

Федина школа находилась в центре города, и, как можно догадаться, была не самой худшей школой. Там, в отличие от школ более отдалённых районов, училось относительно много детей военных, чекистов, партийного и хозяйственного начальства среднего уровня. Родители Феди не принадлежали к начальствующим слоям общества, которые теперь принято называть элитой. В СССР всякий, кто поднимался до уровня директора завода, директора магазина, начальника ГорОНО или полковника, становился элитой, и неважно, какое у тебя было прошлое: это же вам не Англия. Все, кто находился ниже этого уровня – инженеры, учителя, врачи, рабочие, – получали примерно одинаковые зарплаты, которых хватало на то, чтобы среднестатистически одеваться и раз в год выезжать на отдых на Чёрное море. Нет, вру, каждый год могли позволить себе только начальствующие слои. Остальные ездили раз в два-три-четыре года. И не всегда на Чёрное. И не все. В прежние годы жизнь была повеселей, а вот после смерти Брежнева страна стала сдавать: то сахар объявят белым ядом, то масло – жёлтым.

Федя, как и многие дети своего времени, регулярно выносил мусор на мусорку, мыл посуду в свой черёд и периодически посылался в магазины за молоком, творогом, хлебом и колбасой, когда её «выбрасывали». Так кричали соседки друг другу с балконов хрущёвок: «Михаловна, на Ленинградской колбасу выбросили, беги скорее!». Потому что колбаса бывала не всегда. Сейчас молодым трудно это понять: как это в магазине может не быть колбасы?

Федя всегда видел одну и ту же картину: большие стеклянные прилавки трапециевидной формы, в которых горками наставлены три вида консервов – сельдь иваси, салат из морской капусты и кильки в томате. Они были так аккуратно уложены пирамидами, что производили впечатление изобилия. За прилавком обычно царствовала упитанная тетя-продавщица с розовыми щеками. Перед ней, на длинном узком столе вдоль прилавка, всегда были атрибуты торговли: стопки листов упаковочной серой бумаги, большой нож на разделочной доске, моток джутовой веревки и ещё какие-нибудь аксессуары. И вот в этот довольно простой мирок периодически, согласно всесоюзному пятилетнему и другим мелким, местным планам, «выбрасывалась» вареная докторская колбаса. И тогда народ набегал, вставал в очередь. Здесь же случалось бывать и Феде.

Обычно сзади раздраженные очередники периодически выкрикивали: «Больше 1 килограмма в одни руки не давать, чтобы всем хватило!». «Нам тоже надо! Почему вы отпустили 2 кг ей, а нам не хватит? Мы уже полчаса стоим!»

Федя всегда скромно стоял, естественно, ничего не говоря: в этой взрослой массе он чувствовал себя не очень уверенно. Периодически в очередях встречались другие подростки, но не часто, ведь это было преимущественно дело взрослых. Когда очередь подходила, Федя протягивал рублёвую или 3-х рублёвую купюру, в зависимости от задания. В стандартный набор покупки входил треугольный пакет молока пирамидкой, килограмм творога, банка сметаны, бутылка или 2 минералки, и это самое заветное –докторская колбаса, если выбросят. Важная на вид продавщица отточенным движением профессионала отрезала по десять сантиметров от батона колбасы, легко, непринуждённо клала на весы, где уже лежал лист серой плотной бумаги, и, взвесив, быстро щёлкала колёсиками деревянных счётов, заворачивала колбасу в эту серую бумагу, называла сумму и подавала свёрток Феде. Он тщательно клал свёрток в зелёную авоську, где уже лежали молоко, минералка и творог со сметаной, подавал купюру, забирал сдачу из стеклянной пепельницы и счастливый шёл домой с чувством исполненного долга.