Вереск. Вызов сознания

Тишина в Хрустальном замке была иной. Раньше она была стерильной, выверенной, наполненной лишь почти неслышным гулом систем – дыханием спящего гиганта. Теперь тишина была звонкой, натянутой, как струна, готовая лопнуть от первого же неверного движения. Она давила на виски, и в её гуле Максиму Кашинскому чудились отголоски недавнего кошмара.

Он стоял у панорамного стекла, вроде бы созерцая идеальные кварталы «Вереска», утопающие в лучах утреннего солнца и сочной зелени, обычных и геномодифицированных растений. Но вместо сияющих куполов и бирюзовых каналов он видел иное.

Вспышка импульсного пистолета. Искаженное яростью лицо Орлова. Тяжелый, хриплый шепот Кирьянова: «Не дай ему умереть…»

Грохот взрывов у дома Ариадны. Глаза Льва, полные не детского страха, а холодной ярости загнанного зверя.

Стерильный ужас «Санатория» и пустые глаза тех, кого лишили самого себя. Безумный, спокойный взгляд доктора Петрова.

И он… Эон. Не человек, не бог, а нечто иное. Его всевидящий взгляд, проникающий прямо в душу, в самый сокровенный уголок разума, выворачивающий наружу все тайные страхи. «Ты – Наследник».

Максим вздрогнул, заставив себя сделать глубокий вдох. Воздух, как всегда, был идеально чистым, с легкой примесью хвои и цветущих яблонь. Но сегодня он не успокаивал, а казался удушающим, как в парнике.

Прошло всего трое суток. Семьдесят два часа с тех пор, как вертолёт с Эоном растворился в небе, оставив ему, Максиму Леонардовичу Кашинскому, философу-диссиденту, в наследство целый мир и немыслимую ответственность.

Единственным светлым пятном в этом хаосе, его личным якорем, была она. Ариадна. Всего несколько недель назад – проводник, его тень и цензор. Теперь… Теперь всё было иначе.

Мысль о ней вызывала в нем странное, теплое чувство, до сих пор казавшееся чуждым в этих стерильных стенах. Это было что-то хрупкое и новое, проросшее сквозь трещины в асфальте после урагана. Воспоминание об их вечере в кафе, о её смехе, о том, как их пальцы ненадолго переплелись, заставляло что-то сжиматься у него внутри. Нежность? Да, пожалуй. После всего пережитого – тихая, почти невероятная нежность.

И именно поэтому его сердце сжалось с новой силой, когда «Улей» холодно сообщил, что Ариадна покинула периметр Хрустального замка и направилась в жилой кластер. Он моментально представил её маршрут – к своему дому, вернее, к тому, что от него осталось после штурма, а затем в Университет «Ноосфера». Она решила вернуться к работе. Как ни в чем не бывало.

«Зачем?» – пронеслось у него в голове с внезапным раздражением. «Сейчас, когда всё висит на волоске, она идет читать лекции по истории античной философии?»

Но сразу за этим вопросом накатила волна стыда. Он прекрасно понимал, почему. Она пыталась вернуть крупицу нормальности. Не для города – для себя. Спастись от давящего груза этих стен, от бесконечных совещаний и отчетов, от его собственного напряженного лица. Она искала опору в привычном ритуале, в пыльных фолиантах и умных, отстраненных дискуссиях о чем-то далеком и неопасном.

И всё же тревога была сильнее. Он ясно видел перед собой то кафе, их недолгое уединение, мгновенно разрушенное любопытствующей, напуганной толпой. Он снова чувствовал, как её пальцы судорожно впиваются в его руку, как её уверенность испаряется, сменяясь старым, знакомым страхом. А что, если сейчас будет хуже? Если недовольство и паника нарастут? Если её, его главного идеолога, его личную «совесть», начнут преследовать, закидывать вопросами, обвинять?