Морская история

Честно признаться, я не перевариваю слово “любовь”. Звучит оно неприятно, хотя начинается вполне себе приемлемо. Первая буква хорошо задает тон своей мягкостью и звонкостью. Дальше же начинаются проблемы. Такое же звонкое, но твердое и шумное “бо” словно наносит тебе резкий удар в солнечное сплетение после мягкого “лю”. Пока ты корчишься от фонетической боли, выскакивает “вь” и плюет своей глухой мягкостью тебе в лицо. На этом все. Слово закончилось. Никакого удовольствия не возникло.

Что уж говорить о самом значении любви? Чем больше о ней рассуждаешь, тем дальше ты становишься от истины. Некоторые различают несколько видов любви и строят трехкомпонентные теории. Кто-то может уверенно заявить тебе, что вон та девушка со школы на самом деле не была объектом твоей любви, а лишь кратковременной влюбленностью. Несмотря на то, что любовь и влюбленность – это однокоренные слова, между ними все равно находят существенные различия. Возможно, чтобы оправдать себя перед безуспешной любовью, ей присваивают новые обидные имена и значения.

Я с ними не согласен. Уже давно я решил, что любовь – это болезнь. Болел я ей часто, но всегда искренне. Иммунитет так и не выработал. Неважно, сколько лет пройдет, я все равно буду помнить вирусные штаммы и симптомы, которыми когда-то переболел. Многие, наверное, спросят:

“Но у тебя есть девушка, невеста или жена, как ты можешь вспоминать прошлое?”

Я совсем не чувствую за это какой бы то ни было вины. Нет ничего постыдного в том, чтобы быть обезьяной из Синагавы и хранить в памяти имена девушек. В конце-то концов! Никакой романтики я с ними не представляю. Всего лишь ценю память о них, которая и так рано или поздно откажет. Не мешайте мне наслаждаться остатками того, что есть.

Почитайте лучше Харуки Мураками. Шестой ряд и четвертая полка сверху. Книжный магазин “Ремарка”. За кассой стоит молодой и высокий парень. Шатен. В основном одевается в черное, но порой может прийти в мешковатой джинсовой рубашке, которую ему подарила одна из его “болезней”. Так вот, эта тоскливая рожа за кассовым аппаратом принадлежит мне.

Утро не задалось с самого начала. Прежде, чем выйти на работу, я располагался в кресле “Поэнг” прямиком из Икеи. Сложив ноги на журнальный столик “Лакк”, я неторопливо читал “Бойцовский клуб” в дешевом мягком переплете. Действительно, все это было до боли иронично.

Стоит ли говорить, что остальная часть моей комнаты также была полностью обставлена продукцией из именитого шведского магазина. Моя мать обожала мебель этого производителя и при первой же возможности заказывала огромное количество различных ящичков, полок и коробок черно-белого цвета.

Окно закрывали плотные затемняющие занавески со смешным названием “Ингимунда”. Они были бирюзового цвета, поэтому моя комната приобрела морской оттенок, когда я зашторился от яркого мартовского солнца.

Я сидел в этом мрачном аквариуме, как рыбка среди декораций. Только у рыбок есть пластмассовые замки и маленькие сундучки с искусственным золотом на дне. Я же обитал в коробке полной минималистичной шведской мебели и бессовестно читал трансгрессивную литературу от Чака Паланика, где по сюжету главный герой объявил бойкот всем проявлениям домашнего быта. В какой-то момент я начал понимать болезненное положение книги в этой комнате и прислушался к ней.