Луч солнца золотого

В конце девяностых, в 1998-м, когда все разъезжались кто куда, Игорь оказался в Британии. Не в Лондоне, разумеется – в одном из тех вылизанных до стерильности городков, где улицы пусты после девяти вечера, а на рассвете пробуждаются только дворники и молочники. Учиться за границей Игорю полагалось несказанно радоваться, и он старался, хотя в письмах домой всё чаще проскакивали нотки усталости. Университет оказался предсказуемо прекрасным – и столь же предсказуемо безразличным к его внутренним терзаниям. Англия сияла своей холодной английскостью, в которой Игорь путался, как в лабиринте из зеркал.

Мартин – так звали его соседа по дому – был на удивление удобным соседом. Флегматичный датчанин с идеальным английским произношением и удивительно неплохим русским, он учился на факультете экономики и мог часами сидеть с калькулятором, просчитывая какие-то замысловатые финансовые модели. Дом они сняли в складчину – маленький, на отшибе, с крошечной кухней и двумя спальнями под самой крышей. В голове у Игоря теснились образы из британских сериалов: чаепития, камины, беседы о литературе долгими вечерами. Реальность оказалась прозаичнее – суп из пакетика, учебники до глубокой ночи и вечная борьба с холодом, который пробирался под кожу, несмотря на все усилия хлипкого обогревателя.

А ещё было солнце. Оно приходило каждое утро, бесцеремонно и неотвратимо, как кредитор к должнику. Вопреки всем стереотипам об английской погоде, этой осенью солнце атаковало городок с настойчивостью маньяка. Именно их окна, выходящие на восток, принимали на себя первый удар. Игорь каждое утро просыпался от ощущения, что кто-то направил ему в глаза прожектор.

– Я уже не помню, когда в последний раз высыпался, – жаловался он Мартину за завтраком. – Занятия начинаются в одиннадцать, а я в восемь уже бодрствую, как часовой на посту.

Мартин, меланхолично размешивая хлопья в молоке, кивнул:

– Солнце – это конспирация капитализма. Оно заставляет нас просыпаться раньше, чтобы мы больше работали.

Что было в Мартине особенно замечательного – его абсолютная готовность к любым авантюрам, выраженная с нечеловеческим спокойствием. Он мог предложить сплавиться на байдарках по незнакомой реке или влезть в заброшенный дом с тем же выражением лица, с каким обсуждал погоду. Эта черта делала их соседство особенно опасным.

– Нужно что-то с этим делать, – произнёс Игорь однажды, когда они сидели на крыльце, сонные и раздражённые очередным ранним пробуждением.

– Например? – Мартин затянулся сигаретой. Одной из его экономических стратегий была покупка самых дешёвых сигарет с запахом жжёной резины.

– Я думаю о шторах. Может, такие, знаешь, плотные, как в театре.

– Слишком дорого, – Мартин покачал головой. – Бюджет не позволяет. Но есть вариант.

И тут он произнёс это слово – "фольга". Обычная алюминиевая фольга, которой оборачивают сэндвичи. Дёшево, эффективно, и свет не проникнет ни при каких обстоятельствах. Игорь представил их дом, обклеенный серебристыми листами, как космический корабль из фильма категории Б, и рассмеялся. Мартин не улыбнулся, только выпустил дым кольцами.

– У русских есть пословица, – сказал Игорь, вспоминая слова бабушки. – Скупой платит дважды.

– А у датчан есть другая, – невозмутимо ответил Мартин. – Не рискнёшь – не выиграешь.