Веря в сказку

Последний вдох мой – полно воли,

Мне не испить твоей любви.

В душе ты тоже жаждешь боли.

Но тебя не трону я. Беги.

– Вот же говнюк живучий!

Зимовцев, хрипя морозным воздухом, перекатывается на живот, силится приподняться на локтях. Сгребает закостенелыми пальцами пригоршню снега, дрожащими руками пытается поднести лёд к разбитым губам.

– … да ты глянь, он землю жрёт. Точно полоумный!

– А я вам, что о нём говорил? Псих!

На ладонях остаются сгустки крови, по скрюченным пальцам медленно тает снег.

Зимовцев сглатывает – жив…

– … мразь!

И снова муть в глазах. Скрип снега под ухом, глухие удары о тело. От этих идиотских звуков небо так и ходит из стороны в сторону.

«Чёрт, хватит сотрясаться, вселенная», – ухмыляется Зимовцев, пьянея от собственной боли.

А ведь вначале он отбрёхивался рвано, зло. И не сразу понял, что бесполезно.

Мокрые волосы примерзают к снегу под головой, от этого немеют мысли. Хочется утонуть в земле.

– Эй! – Зимовцев пытается дотянуться до луны скрюченным пальцем. – Слышишь, пошла ты, вселенная! Мне и в таком положении недурно. Видишь, как мне весело?

– Плюнь уже, валим! Валим, живо! Засекли, пидорасы!

Зимовцев моргает, возвращая себя в сознание, медленно поворачивает голову. Одним уцелевшим глазом смотрит вслед удирающим вдоль дороги чёрным курткам. Веселье кончилось.

«Пора бы и мне домой».

Зимовцев поднимает руку, пальцем стирает с глаза потёкшую кровь. Смотрит на размазанные следы на руке. Понимает, что неплохо было бы заснуть прямо здесь, даже не меняя позы. Жаль, не дело так. Макс голову оторвёт, а затем снова запрёт в обезьяннике.

Когда Зимовцев встаёт на ноги, в лицо ему тут же ударяет свет фар, за ним ещё и ещё, заставляя, ослеплённого, отступать, прикрывая глаза рукой. Одним ухом Зимовцев слышит грохочущую дорогу. Поворачивается, бредёт прочь.

И есть только небо, покачивающееся из стороны в сторону, и снег. Косо летящий снег.

«Тирилим бом-бом, тирилим бом-бом», – Зимовцев водит в такт мелодии пальцем туда-сюда, словно аккомпанируя своей шатающейся походке.

Продолжая брести наугад, Зимовцев замедляется, вытягивает перед собой руки, пытается сцапать крупицы снега – не выходит, пальцы не гнутся. Остаётся лишь хвататься за воздух.

Зимовцев усмехается, размазывая боль по всему лицу.

Вот и вход в метро – там лестница, здесь главное не упасть. Уже что-то поинтересней того, чтобы тупо вышагивать без цели снаружи.

Зимовцев весело вваливается в двери, сразу же хватается за перила, виснет на них соплёй. Блевать уже нельзя, дружище, делать это надо было ещё на улице, теперь – только сглатывать и дышать. Зимовцев огорчённо отшатывается в сторону, врезается в случайного человека. Извиняется, давя в себе рвоту и… нарастающий страх.

– Страх веселит, не правда ли? – спрашивает Зимовцев у лампочки над головой.

Затем ступеньки вниз. Хоп, хоп. Главное – просто переставлять ноги в правильной последовательности и не глядеть лишний раз по сторонам. Приседать тоже нельзя, рано.

Зимовцев слетает с лестницы, путаясь в ногах. Хватается за стену, шагает уже вдоль неё, снова спотыкается – на этот раз окончательно. Упав на колени, склоняет голову, всё ещё пытаясь жалостно уцепиться за гладкую стену.

Приходит осознание: ему необходимо отдохнуть. Совсем немного. В ногах правды нет. Зимовцев уверяет себя в этом и сразу же вырубается.