Золотая бляха дворника. Фантастические байки Бендера. Фантастические байки Путина. Потусторонние байки

ФАНТАСТИЧЕСКИЕ БАЙКИ БЕНДЕРА

ФАНТАСТИЧЕСКИЕ БАЙКИ ПУТИНА

ПУТОСТОРОННИЕ БАЙКИ

Пути Господни неисповедимы…

Странный человек, гордо торчащий на пустынном берегу как заброшенный маяк, еще раз громко сказал безмолвно-хихикающей пустоте:

– Не надо оваций! Гейм, сет – за вами, господа присяжные заседатели. Но это еще не матч!

Этот странный человек, стоявший на мартовском ветру без шапки и в одном сапоге – был никто иной как блудный сын турецко-подданного, кавалер Ордена «Золотого Руна», неугомонное дитя матушки своей – героической и многодетной, к которой он, собственно, и обращался, а не к безучастным присяжным.

От пока еще не утихшего душевного жара, Остапу не было ни обидно, ни холодно, он знал, что после пятиминутной передышки – матч продолжится. И хотя в голову лезли какие-то пафосные слоганы, вроде: «Русские не сдаются» или «Товарищ, верь! Взойдет она…» – механика простого разума снова заскрипела проверенными шестеренками. Остап не без труда переодел единственный сапог с правой ноги на левую, уже сильно задубевшую, засунул Орден «Золотого Руна» за голенище, правда, почему-то не сзади, как удобнее, а сбоку, и шагнул на просторы великой и необъятной, которая своенравно не отпустила свое баламутное чадо.

Кое-как доковыляв до ближайшего села, благо, приднестровцы издревле жили компактно, путник первому же встречному деду, с детским любопытством уставившегося на «чудную новинку», заявил:

– Да! Я – неприкаянная жертва вашего графа Дракулы, да сгинет его имя из памяти людской! А он, между прочим, ваш земляк, так что, дед, приюти окаянную мою душу во искупление твоих грехов неподъемных. Дед, неожиданно, по-русски ответил:

– Ух, ты! Пойдемо.

В хате было тепло, мамалыга показалась нектаром, а дед все больше смахивал на живого Николу-Чудотворца. Проснувшись утром, Остап, как всегда, почувствовал прилив сил, душевных и физических, угрожающе улыбнулся злодейке-судьбе в лице кота, лежащего на старом комоде, и ничтоже сумняшеся, откинув вопрос «кто виноват?» – принялся сразу за вопрос «что делать?».

– Так… значит я, воленс – неволенс, сейчас не в Румынии. Это… – и Остап похолодел: тот самый одинокий сапог валялся у двери, а ордена рядом не было! – Все! – вырвалось у Остапа. – Спер вахлак боярский, а еще дедом прикидывался! По-русски – говорил!

Отворив ногой дверь, Остап грозно застыл на пороге. В сенях дед сидел на лавке и тряпицей натирал Орден «Золотого Руна».

– Знатная бляха! – сказал дед без предисловий. – Такую, видать, токмо в Москве дают, да и то не кажному дворнику.

– Да, дед, не каждому дают, потому и в сапоге ношу, а не как положено, на груди. А скажи-ка, дед, возите ли вы отсюда баклажаны с виноградом на базар в Старгород?

– Чего ж не возить, возим. А тебе на что?

– Да надо мне в Старгород, тещу покойную навестить. Когда она опочила, я был прямо убит горем, вот мне бляху и вручили, для поднятия боевого духа, и чтобы дело наше дворницкое блюсти. А дело наше, дед, мировое – вот, в Италии, дворники себя «коза ностра» зовут, а в Америке – «вольными каменщиками», это потому, что мостовые у них все каменные, а не как у нас – деревянные, да и то не везде.