Хлябово - Александр Гриневский

Хлябово

Страниц

45

Год

2025

Повесть "Хлябово" погружает читателя в атмосферу детства и юности мальчишек, выросших в 70-х годах. Автор, обладая зрелым взглядом, стремится отстраниться от идеализированного образа "счастливого детства" и предлагает жесткий, но правдивый портрет тех лет. В произведении пересекаются три временные линии: сначала мы знакомимся с одиннадцатилетними героями, чье восприятие окружающей действительности не обременено заботами и особыми размышлениями.

Затем, в шестнадцать лет, молодые люди сталкиваются с более сложным миром, где становятся вынуждены самостоятельно принимать решения и осознавать правила взрослой жизни. Наконец, автор предлагает современный взгляд на те времена, показывая, как прошлое обросло руинами, напоминающими о том, что когда-то было, но больше не вернуть.

Данный рассказ не только воспроизводит детские воспоминания, но и рассматривает тему утраты невинности, перехода в новый период жизни, на фоне исторических изменений. В "Хлябово" нет места романтизации: каждый эпизод подчеркивает суровую правду, с которой сталкивались поколения, и, возможно, напоминает о том, как важен опыт, накопленный в юности, в формировании характера и взглядов на жизнь.

Читать бесплатно онлайн Хлябово - Александр Гриневский


Маме и брату…


Возможное совпадение с реальными названиями местности, населённых пунктов, имён, фамилий и кличек прошу считать случайным.

1


Был почти свой. Но вот это «почти» сидело ноющей занозой, которую никак не выковырять. Приехал. Вернее, родители привезли в эту деревню, когда дачу стали снимать, – мне только год исполнился. И всё равно дачник. Ещё Гоша да Борька. Остальные – деревенские. Здесь, в деревне, не нужно быть дачником – само слово «маменькиным сынком» отдаёт. Но от этого никуда не деться. Вот, мама говорит, не тянись за всеми, живи своей головой. Как же тут не тянуться? Они вон какие…


Благословенные шестидесятые… Благословенные, потому что детство шелестит листвой и конфетными фантиками, печёт разогретой пылью босые пятки, разлетается брызгами лимонада и речной воды. Жизнь взрослых – она в стороне, о ней вспоминаешь, когда зовут обедать или заставляют ложиться спать. Этой жизни нет, когда несёшься с пацанами наперегонки по тропинке, виляющей промеж толстых стволов берёз к крохотному, заросшему по краям осокой пляжику – да и ничего нет, кроме солнца, что светит в глаза, стука собственных голых ступней по утоптанной земле и мелькающей впереди спины Вальта, который всё-таки обогнал, оттёр плечом на ходу. В воду, с ором и брызгами! Накупавшись, сидеть кружком на траве и резаться в карты, в козла, пара на пару или в переводного. Седой будет трястись – синие губы подрагивают, – никто не обращает внимания, у него всегда так: мёрзнет даже в жаркий день. А надоест – можно залезть скопом в старую деревянную плоскодонку, что рядом прикована цепью к ржавому торчащему из воды штырю, и, поочерёдно наваливаясь на борта, раскачивать со всей дури, стараясь перевернуть. Да можно всё что угодно придумать! День бесконечен, не говоря уж о лете.


Смотрю сверху: я над ними, где-то там, среди шелестящей листвы, нет, ещё выше – внутри прогретого воздуха, пронизанного солнечными лучами, овеваемый лёгким ветерком, оттуда смотрю. Я существую как бы в двух ипостасях: взрослый, наблюдающий сверху, и одновременно пацан – там, среди них, – такой же, на равных… Я сейчас память.


Зажав в руке колоду, вытаскиваю по одной. Карты старые, замусоленные, слиплись. Сдаю медленно.


Сколько мне? Одиннадцать или двенадцать?


Кладём по очереди в центр.


Это потом я стану Григой. Сейчас ещё Сашка. Стрижен под полубокс, чёлка на пол-лба, выгоревшие волосы. У нас, у дачников, кличек нет, не заслужили пока. Только Гоша исключение. Но у него кличка – как имя.


Вальту положили туза, и он всё сгрёб. Валет – чернявый, ладный, самый загорелый из нас.


Валька… станет машинистом электровоза, женится, родит дочку, разведётся и умрёт от рака.


– Карбида бы достать, – задумчиво произносит Кащей. – Рвануло бы классно.

Никто не обращает на его слова внимания, пристально смотрят, как ложатся карты – одна на другую.

– А я видел, как ссала Верка! – Кащей не унимается, скучно ему, говорить хочется.

Кащей длинный и худой, как высохший. Он выше каждого почти на голову. А морда круглая, деревенская, добрая. Стрижен почти под ноль, только короткий чубчик спереди оставлен.


Кащей станет ментом, затем охранником, растолстеет, потом умрёт после инсульта: перенесёт трепанацию черепа, но заразится в больнице ковидом – и всё.