Монография: Гражданская война. Полевые командиры

Глава 1. Введение: Гражданская война как социальный лифт

1.1. Постановка проблемы: за пределами бинарных схем

Традиционная историография Гражданской войны в России 1917–1922 годов долгое время оперировала ограниченным набором объяснительных моделей. Доминирующий нарратив советского периода сводил конфликт к классовому столкновению, где победа большевиков («красных») была предопределена исторически прогрессивной природой пролетарской диктатуры и поддержкой широких народных масс. Постсоветская историческая наука, получившая доступ к ранее закрытым архивным комплексам, сместила акцент на трагедию национального раскола, противостояние «красных» и «белых» как носителей альтернативных проектов будущего России, часто рассматривая исход войны как результат случайного стечения обстоятельств, военных ошибок или иностранного вмешательства (Кенез, 2001; Сенявская, 2004). Однако обе эти парадигмы, при всей их внешней противоположности, разделяют фундаментальную методологическую слабость: они рассматривают Гражданскую войну как противостояние двух (или нескольких) относительно монолитных, идеологически детерминированных лагерей, борющихся за контроль над единым государственным центром.

Эмпирические данные, накопленные за последние три десятилетия в работах как российских, так и зарубежных исследователей, решительно опровергают такую упрощенную картину. Масштабный анализ региональных архивов (Ганин, 2013; Саблин, 2016; Чеканова, 2019) демонстрирует, что реальная власть на подавляющей части территории бывшей империи в 1918–1921 годах принадлежала не регулярным армиям, а множеству локальных, автономных вооруженных формирований. Согласно оперативным сводкам ВЧК за 1920 год, на территории 42 губерний Европейской России действовало не менее 1200 значимых вооруженных отрядов, лишь номинально или ситуативно связанных с основными противоборствующими сторонами (РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 165, лл. 45–52). Эти формирования, условно обозначаемые как «зеленые», «повстанческие армии», «отряды самообороны» или просто «банды», контролировали уезды, волости, железнодорожные узлы и сельскохозяйственные районы. Их лидеры – бывшие унтер-офицеры, учителя, крестьяне-середняки, дезертиры, а иногда и местные дворяне – становились полновластными хозяевами на своей территории, выполняя функции военного командования, судебной власти и хозяйственного управления.

Таким образом, центральная исследовательская проблема данной монографии формулируется следующим образом: каким образом и почему в условиях полного распада государственных институтов и социального хаоса происходило формирование новых, устойчивых структур локальной власти, и как судьба этих структур определила не только исход Гражданской войны, но и долгосрочную траекторию политического и социального развития России на протяжении всего XX и начала XXI века? Для ответа на этот вопрос необходимо сместить фокус анализа с идеологических дискурсов и маневров регулярных армий на социальную практику и логику выживания локальных акторов, обладавших реальной силой в своей микросреде.

1.2. Критика классических подходов

Подход, сводящий войну к борьбе «красных» и «белых», игнорирует тот факт, что для значительной части населения, особенно крестьянства, составлявшего более 80% страны, оба этих проекта были враждебными внешними силами, нарушающими локальный уклад. Как справедливо отмечает Орландо Файджес, «крестьяне сражались не за белых или красных, а против всех, кто пытался отнять у них землю, хлеб и сыновей» (Figes, 1996, p. 698). Восстания в Тамбовской губернии (1920–1921) и Западной Сибири (1921) под руководством Александра Антонова и других командиров представляли собой не просто «бандитизм», а попытку создания альтернативной, локализованной системы власти, основанной на идее «советов без коммунистов» (Ландис, 2008). Их масштаб – Антоновская армия насчитывала до 50 тысяч человек – сопоставим с численностью фронтовых соединений (Савинков, 1921; цит. по: ГАРФ, ф. Р-8415, оп. 1, д. 94, л. 3).