Хамсин

Евреи всего мира молятся в сторону Израиля,

Евреи Израиля молятся в сторону Иерусалима,

Евреи Иерусалима молятся в сторону Стены плача.

«Боинг-737» делал широкий жест над Тель-Авивом. Он так наклонял свое правое крыло, что, казалось, еще миг, и они все выпадут на каменистую израильскую землю. На невысокие желтоцветные дома, обложенные облицовочным тычковым кирпичом, с оттенками старого золота, кукурузы и шафрана. С белыми водонагревательными бочками на крышах еврейских домов и с черными бочками, наполненными отстоявшейся дождевой водой, в арабских кварталах.

И еще казалось, что раньше выкатятся уши, чем шасси. И перестанут транслировать звук слуховые проходы. У Лады их так заложило, что давление отдавалось во рту зубной болью. Но потом самолет плюхнулся на теплую землю и покатился. И зазвучали шумные аплодисменты.

На часах было 13:05. Лада сняла замшевые сапоги и облачилась в босоножки с цветком. Спина вздулась от перегрева, и она сняла синюю шерстяную кофту. Лебедев еще от Бориспольского аэропорта ехал в сандалиях на босу ногу. И когда подходил к трапу, ступая прямо в скользкий снег своими выступающими пальцами – кажется, ничего не чувствовал.

Они долго шли по узкому коридору, утепленному, как гипсокартоном, щедрым солнцем, а потом по более широкому, отдающему зеленым. Слева за прозрачным стеклом был огромный холл с фонтанами, duty-free и множеством кафе. Там люди ели кошерную еду, в которой нет места бутерброду с мясом и сыром, и ждали свои самолеты. Ждали свой взлет в высокое бесцветное небо без точек опоры, кроме как сама плоская земля. Среди них были те, которые мученически не хотели лететь и делали это через силу.

Пальцы после сапог свободно дышали и шевелились. Пока не уперлись в паспортный контроль. Она оглядывалась на Димку. Он выглядел уставшим и измученным. С красными белками вокруг карих зрачков, словно годами не отползал от компьютера. Словно и ночью спал при включенном мониторе, держа в готовности свои глаза. Но она-то знала, что он просто разучился спать. Что он которую ночь ходит по квартире, подолгу смотрит на часы, пока, в конце концов, они не остановились, и пьет кофе ведрами. И впервые муж казался чуть ниже, хотя его рост метр девяносто восемь. Словно его плечи обросли гирляндами камней.

– Дим, а может, все у нас получится?

– Ладушка, я буду очень стараться…

Дорога от аэропорта Бен Гурион к Тель-Авиву казалась прозрачной. С двух сторон ее сопровождали заросли бугенвиллии, мандариновые сады и акации. Цветы акаций почему-то напоминали лесные колокольчики. Было много пространства благодаря зеркальному небу и видимому, цвета сыворотки, воздуху. И Лада вспомнила, что эта картинка ей знакома. Пару лет назад ей приснился сон, в котором была желтая страна, с длиной волны от 565 до 590. И было явное ощущение дома…

В такси пела Нино Катамадзе. Эта была песня женщины, отпустившей своего мужчину в иной мир. В мир, с которым можно выйти на связь, только погрузившись в сон. От неизбежности, с которой она пела, у Лады остановилось на треть секунды сердце. Она с болью посмотрела на любимого, на его виски с белой дымкой, на его тонкие узорные морщинки вокруг рта и, сжав теплую ладонь, прошептала:

– Я люблю тебя.

У него сузились зрачки и запеклись в ранки. С засохшими краями. Лебедев обдал ее нежным дыханием. Она оделась в его нежность, как в бирюзовое шифоновое платье. И запахло вечным Средиземным морем…