Блаженной памяти барон Брамбеус[1] имел лакея Ваньку, большого любителя читать различные «забористые» книжки. Ванька этот, по рекомендации барона-критика, был существом «вида растрёпанного и неумытого» и, судя по его любви к литературе, должно быть, состоял в родне с Петрушкой Чичикова. Каждый раз, когда в руки Брамбеуса попадала какая-нибудь безграмотно написанная или глупая книжка, он кричал своего лакея и книжку эту отдавал ему, говоря:
– Возьми, Ванька, это – твоя литература…
Это происходило в тридцатых годах, и с той поры, как это ведомо всем, арифметику знающим, прошло лет шестьдесят… Просвещение в столь почтенный срок сильно развилось… но, кажется, только вширь, а не вглубь. Кажется это потому, что хотя теперь нет ни Брамбеуса, ни крепостных лакеев, но Ваньки, любители забористой литературы, не только не исчезли, а, напротив, должно быть, очень развились, на что решительно и неопровержимо указывают быстрый рост и пышный расцвет «Ванькиной литературы». «Листки» московские, петербургские, русские имеют своими читателями, несомненно, Ванек; такие журналы, как «Звезда» Животова, «Родина» и прочие прыщи на лице русской литературы, выписываются Ваньками; такие писатели, как Животов, Пазухин, Рудниковский, Гейнце, работают для Ванек, потомков лакея барона Брамбеуса. Всё это – литература дешёвая…
А вот «Наблюдатель», стоящий 12 рублей в год[2], или «Новое время», стоящее 17 рублей[3], не могут, вследствие своей дороговизны, привлечь к себе внимание Ванек… и поэтому пытаются развести их среди людей более обеспеченных, чем те Ваньки, которые питаются искони прислуживающей им и дешёвой прессой. Что названные выше органы способны плодить Ванек и угождать их дрянным вкусам, в этом нельзя сомневаться. «Новое время» известно хлёсткостью ругани, что всегда очень нравится улице. «Новое время» любит ругаться – улица любит слушать крепкие слова. «Новому времени» нужно понизить цену, тогда оно будет оценено Ваньками, наравне с другими уличными органами и шарманками. Вот, кстати, образчик недобросовестности и передержек, украшающих страницы газеты Суворина, – несколько дней тому назад в ней было напечатано следующее:
«Тягостное впечатление производит орган молодой литературы „Жизнь“[4], февральская книжка которой украшена лубочными картинами новейших немецких маляров-декадентов – Штука и Саши Шнейдера. Можно подумать, что русское общество так пресыщено истинным искусством, так глубоко ознакомилось с живописью Запада и артистами Востока, с антиками, что ей только и остаётся, что класть на притуплённый язык извращения мысли и кисти с кайенским перцем вроде безобразных „фурий“ Штука.»
Читатель читает эти слова и видит: ба! «Новое время» защищает добрые нравы и здоровые вкусы! Читателю это нравится, потому что хлёстко, а прочитав всю заметку, совершенно неприличную, первую половину которой я привёл выше, он хохочет, он доволен, ему нравится такой площадной и глупый приём, как изменение фамилии писателя Чирикова в Чирьева и Прыщикова. Читатель мог бы вспомнить, что в прошлом году та же самая газета поместила в приложении своём лестную заметку о Саше Шнейдере и снимки с его картонов… но, вероятно, он не вспомнит этого. Он просто решит, что «Жизнь» – журнал, в котором печатаются декадентские картинки. Ему неизвестно, при чём тут эти картинки, и он не знает, что не один Шнейдер и Штук иллюстрируются в «Жизни», а иллюстрируется также и Бёклин, снимки с картин которого он недавно видел на страницах «Нового времени». «Новое время» не упоминает о Бёклине и о том, почему явились в «Жизни» картинки Штука и Шнейдера, потому что оно желает только выругать «Жизнь», бросить на неё тень… Зачем? Специальность у этой газеты такая. Есть люди, которым все чистое и порядочное органически противно, а статья П. Ге о Бёклине, Шнейдере и Штуке – хорошая статья
