Все жанры Все авторы
Ночные дороги - Гайто Газданов

Ночные дороги

Страниц

125

Год

2014

Гайто Газданов — один из малоизвестных русских писателей, которых не читали и не знали в России в течение долгого времени. После присоединения к белому движению в период революции он не вернулся на родину, впав в судьбу многих эмигрантов. Он жил в Париже и занимался различными работами, такими как портовый грузчик, мойщик паровозов, рабочий и таксист. Первые его рассказы были опубликованы в парижском журнале «Воля России», а его дебютный роман, изначально принесший успех, вышел в Париже в 1929 году. Преждевременно Газданова сравнивали с Прустом, Достоевским и Кафкой, а позднее - с Альбером Камю, Жюлем Грином и Марио Сольдати. После войны Газданов долгое время работал на радио «Свобода», его передачи о русской классической и современной литературе привлекали сотни слушателей. Один из его романов, «Ночные дороги» (1941), стал не только выдающимся литературным произведением, но и одним из единственных достоверных свидетельств о реальных событиях и духовной истории русской эмиграции. Кроме того, Газданов был известен своим особым стилем письма и глубоким психологическим анализом героев своих произведений. В своих романах он часто отражал темы потерянного времени, аномалии, границы между реальностью и сновидением. Он был не только талантливым писателем, но и умелым наблюдателем, который смог передать атмосферу межвоенного Парижа и сложные внутренние миры своих персонажей. Все это делает его творчество уникальным и особенным.

Читать бесплатно онлайн Ночные дороги - Гайто Газданов

Несколько дней тому назад во время работы, глубокой ночью, на совершенно безлюдной в эти часы площади Св. Августина я увидел маленькую тележку, типа тех, в которых обычно ездят инвалиды. Это была трехколесная тележка, устроенная как передвижное кресло; впереди торчало нечто вроде руля, который нужно было раскачивать, чтобы привести в движение цепь, соединенную с задними колесами. Тележка с удивительной медленностью, как во сне, обогнула круг светящихся многоугольников и стала подниматься по бульвару Османн. Я приблизился, чтобы лучше ее рассмотреть; в ней сидела закутанная, необыкновенно маленькая старушка; видно было только ссохшееся, темное лицо, уже почти нечеловеческое, и худенькая рука такого же цвета, с трудом двигавшая руль. Я видел уже неоднократно людей, похожих на нее, но всегда днем. Куда могла ехать ночью эта старушка, почему она оказалась здесь, какая могла быть причина этого ночного переезда, кто и где мог ее ждать?

Я смотрел ей вслед, почти задыхаясь от сожаления, сознания совершенной непоправимости и острого любопытства, похожего на физическое ощущение жажды. Я, конечно, не узнал о ней решительно ничего. Но вид этого удаляющегося инвалидного кресла и медленный его скрип, отчетливо слышный в неподвижном и холодном воздухе этой ночи, вдруг пробудил во мне то ненасытное стремление непременно узнать и попытаться понять многие чужие мне жизни, которое в последние годы почти не оставляло меня. Оно всегда было бесплодно, так как у меня не было времени, чтобы посвятить себя этому. Но сожаление, которое я испытывал от сознания этой невозможности, проходит через всю мою жизнь. Позже, когда я думал об этом, мне начинало казаться, что это любопытство было, в сущности, непонятным влечением, потому что оно упиралось в почти непреодолимые препятствия, происходившие в одинаковой степени от материальных условий и от природных недостатков моего ума и еще оттого, что всякому сколько-нибудь отвлеченному постижению мне мешало чувственное и бурное ощущение собственного существования. Кроме того, я упорно не мог понять страстей или увлечений, которые мне лично были чужды; мне, например, приходилось каждый раз делать над собой большое усилие, чтобы не считать всякого человека, с беззащитной и слепой страстью проигрывающего или пропивающего все свои деньги, просто глупцом, не заслуживающим ни сочувствия, ни сожаления, – потому что, в силу случайности, я не выносил алкоголя и смертельно скучал за картами. Так же я не понимал донжуанов, переходящих всю жизнь из одних объятий в другие, – но это по другой причине, которой я долго не подозревал, пока у меня не хватило мужества продумать это до конца, и тогда я убедился, что это была зависть, тем более удивительная, что во всем остальном я был совершенно лишен этого чувства. Возможно, что и в других случаях, если бы произошло какое-то неуловимое изменение, оказалось бы, что те страсти, которых я не понимал, тоже стали бы мне доступны, и я также подвергся бы их разрушительному действию, и на меня с таким же сожалением смотрели бы другие, чуждые этим страстям люди. И то, что я их не испытывал, было, быть может, всего лишь проявлением инстинкта самосохранения, более сильного во мне, по-видимому, чем в тех моих знакомых, которые проигрывали свои жалкие заработки на скачках или пропивали их в бесчисленных кафе.

Вам может понравиться: