Последние краски осени

Первый год магистратуры подходил к концу, и Рита была вполне удовлетворена его результатами. Считая себя художником-реалистом, за прошедшее время она значительно расширила количество областей, в которых чувствовала себя как мастер комфортно, все время пробуя что-то новое. Конечно, пика в своих творческих экспериментах она достигла год назад с Богнером, взмывая к облакам на крыльях любви и творчества. После его исчезновения из жизни Рите удалось не забиться назад под пустующую раковину подобно раку-отшельнику, чего поначалу боялась до дрожи в коленях. Даже с кровоточащими ранами на душе она продолжила поиск своего творческого пути. Богнер разбудил в ней что-то живое, спящее до момента встречи с ним, зажег искру, которая превратилась в костер, продолжающий тлеть даже после затяжных дождей. Рита открылась миру и не захлопнула свою раковину после его ухода, как и обещала Алексу. Она продолжала дышать, жить, творить, расширять круг знакомых. Если Богнер был бы рядом, он непременно бы ей гордился, буравя своими бездонными светлыми глазами цвета моря в безветренную погоду.

Не было ни дня, чтобы Рита не вспоминала его: с мурашками, бегущими по коже, при мысли об их волшебной близости, с болью в сердце от невозможности быть с ним, с благодарностью за свою трансформацию или с гневом на судьбу за то, что она вообще когда-то их свела, а потом отняла друг у друга. Тем не менее привычная рутина понемногу захватывала место в ее душе, вытесняя оттуда Богнера и заполняя освободившееся место пустотой, отдающей болью, которую она чувствовала каждой частицей своего тела. Весной Рита непривычно часто стала простужаться, и она объясняла свою непроходящую болезненность горла и осипший голос словами, которые она хотела и не успела сказать Алексу.

На дворе стоял июнь, солнечный и теплый, и совсем не такой обжигающий и жаркий, как год назад. Какое странное совпадение было у природы и того, что творилось на сердце у Риты: если в прошлом году она плавилась от любви, то текущее лето приносило лишь прохладу. Отдавая себе отчет, что совместная жизнь с Рене была по-своему хороша и комфортна, Рита испытывала к нему очень глубокую привязанность, каждый раз запрещая себе задумываться над смыслом этих отношений. «Что, если родители начинали так же? – иногда проносилось в голове у девушки. – Папа встретил подходящую пару, которая могла помочь ему создать образ надежного и успешного дипломатического сотрудника, и потом они по привычке тянули эту лямку больше двадцати лет». Слова отца, сказанные тогда по телефону в бернском Розовом саду, о том, что в жизни надо летать, любить, жить, рисковать, не выходили у нее из головы, в том числе потому, что резко контрастировали с тем примером, который тот показывал на протяжении всей жизни: аккуратно и систематично карабкаться наверх, жертвуя личными интересами, и никогда, ни при каких условиях не показывать истинных чувств. Что же, Рита превращалась в истинную дочь своего отца, за одним исключением. С появлением Богнера ее творчество стало искренним, как и она сама. Это была настоящая Рита, открытая и проявленная, ищущая и экспериментирующая. Безусловно, она вышла из своего кокона, в котором существовала годами, и, превратилась в бабочку, которая, расправив крылья, взлетела. Однако без Богнера ее полет перестал быть легким, она больше не чувствовала теплые потоки воздуха, несущие ее вперед. Теперь, узнав, что за ее спиной существуют сильные и красивые крылья, она сидела на цветке, ожидая момента, когда снова сможет взмахнуть ими. Когда-нибудь она непременно повторит полет.