Откровения
«Разве могут люди стать чужими
после стольких откровений?»
Ф.М. Достоевский
Глава Первая.
Крохотная белая снежинка – бархатная звездочка, обросшая набухшими полупрозрачными кристаллами, тонкостью и изящностью своих ледяных линий она походила на красивую паутину, сплетенную опытными лапками волшебного мастера. Словно вырванная со страниц сказки, эта снежная звездочка медленно выпала из темного грозового облака и неторопливо, кружась и ловко выкручивая сложнейшие танцевальные номера, полетела вниз, на пылающий в золотых красках ночной город. Вертлявая и непредсказуемая, она рассекала темный воздух нежными и плавными поворотами и сливалась в один великий снежный вальс. Мириады прекраснейших снежных звездочек выплывали из огромного грозового облака и грациозным сквозящим вихрем устремлялись к земле; спустившись, этот вихрь с силой ударял по тающим сугробам, лужам, мокрому асфальту и, подхватываемый жестким порывом ветра, с пронзительным свистом пролетал насквозь все улицы и парки, врезался в фонарные столбы, машины, дома, бился в стёкла – и на том путешествие многих звездочек заканчивалось: все снежинки, врезавшиеся во что-либо, сразу же таяли. Однако вихрь оттого ничуть не редел, а только набирал звонкости и всё громче, и пронзительнее завывал.
Одна такая прекрасная звездочка, вытолкнутая из общего потока, прилипла к окну спальни в небольшой новостройке. Лишь на какое-то мгновение она на нём задержалась, словно отчаянно пытаясь выиграть себе ещё немного времени, но все же протянула недолго и так же, как другие, растаяла, оставив после себя водную дорожку на стекле, такую крохотную и грустную, похожую на слезу. Когда она растаяла, вихрь этого точно и не заметил – с той, уличной стороны, ничего не изменилось: красивые снежные звездочки продолжали нестись в грациозном вальсе насквозь через весь мерцающий город, продолжали врезаться в фонарные столбы, дома, машины, суетливо биться в стекла, и ветер продолжал завывать. В ту мартовскую ночь на город опустилась одна из самых сильных метелей за весь год, все её видели и почти всем было абсолютно всё равно: занятые продолжали как ни в чем не бывало заниматься своими очень важными делами, носясь и бегая по городу так безумно, что ничем не уступали самой метели, а незанятые и подавно не обращали никакого внимания на то, что происходило за их окном. И так равнодушны были почти все – почти все, кроме одного мужчины и одной женщины, лежавших в ту ночь в той самой спальне, на окне которой приземлилась, дожила свои последние мгновенья и растаяла снежная звездочка.
Спальня была освещена одной только белой гирляндой, серебристым водопадом спускавшейся по голубым полупрозрачным шторам. Её мягкий беспрерывно источающийся свет укутывал всю комнату в некую волшебную вуаль: он пронизывал воздух необычными, светлыми тенями и заставлял его призрачно сверкать, сглаживал все углы у бело-серых стен, придавал всему округлый, добродушный вид и закрывал от всего остального мира, уносил в какое-то далекое-далекое место, где не было кого-то и не было когда-то, а была одна только кровать и один Юноша и одна Девушка, лежащие в ней. Голые, лишь наполовину прикрытые толстым одеялом, они крепко обнимались – так крепко, словно в последний раз они могут друг за друга держаться, и оттого только сильнее они пытались друг в друга вжаться, – точно они пытались вовсе вдавиться внутрь друг друга. За ними, на стене висели три картины – не подлинники, но весьма качественные репродукции: в центре была подвешена «Звездная ночь» Винсента Ван Гога, откуда своими яркими желтовато-синими кругами, господствующая, оглядывала всю комнату; слева висела картина Ивана Айвазовского «Туманное утро в Италии», а справа – «Последний день Помпеи» Карла Брюллова. На стеклянном журнальном столике в лиловой вазе сладко благоухали на вид ещё свежие кустовые розы, насыщая спальню необыкновенным для такой поры, но самым желанным – весенним – ароматом. Что было удивительно и, в то же время, прекрасно – так это то, что, несмотря на закрытые окна, дух в комнате был не только не застойный, не пресыщенный сладостью цветов, но даже наоборот: воздух был свеж и имел странный, несвойственный вкус – пахло чем-то отдаленно напоминавшем подснежники. Этот вкус оставался на губах при дыхании, его можно было буквально распробовать, и, ко всему прочему, он словно вырывал спальню из городского дома и погружал её в лесную глушь, где из-под снега показывалась первая зеленая трава и на ветках распускались пухленькие почки. От этого у Юноши и Девушки создавалось ощущение непосредственной близости – и к свистящему вихрю, что взвывал за окном, и к самой весне, так неторопливо заступавшей на смену, и ещё больше друг к другу, как к двум существам, сведенным в эту самую пронзительно бушующую ночь, в эту самую весну по правилам чего-то Большого и Необъятного, объединившего всё это вместе.
