Жара на улице стояла неимоверная. Солнце палило с рассвета до сумерек с какой-то особенной беспощадной яростью. Казалось, что задалось обезумевшее вдруг светило подлой целью – обратить всю твердь земную в пепел. Нигде не было спасения от жары. Всё прокалилось. Разве, только в погребе самом глубоком укрыться еще получится. Под землей чуточку прохлады оставалось. Там, в недрах земных, спасение от испепеляющего зноя пугливо таилось. Да, только, не хватит в Киеве на всех таких погребов. Конечно, для князя киевского Святополка Владимировича самый просторный погреб всегда отыщется, но разве князю по чину в погребах средь дня белого сиживать. Что же он за князь, ежели, словно испуганная мышь при всем честном народе под землю полезет? Нет, не пристало князю великому в норе прятаться, терпеть надо, вот он и терпел. Семь потов уж с него сошло, но сам он сойти со своего резного трона не пожелал. Крепился. Рой мух вился возле его головы, из окна смердело подтухшим мясом да гарью недавно потушенного пожара, прокаленный воздух обжигал нутро при каждом вздохе, просоленная потом рубаха, колом уж стояла и тело всё от рубахи той зверски зудело. Еще пупыри какие-то красные по рукам пошли. Жуткая жара. Терзался князь от этой жути, словно грешник в печи адской маялся, но эта маета была сущим пустяком супротив муки его душевной. Там у него еще хлеще было. Вроде бы, куда уж хуже? Но было…
– Ты, вот что, Хельг, – хрипел Святополк Владимирович, глядя из-под мохнатых бровей на стоявшего перед ним молодого дружинника, – к Смоленску скачи, там брата моего убили… Глеба…
– Как убили?! – вздрогнул дружинник. – Кто?!
– Не знаю – мотнул головой князь, отгоняя прочь от чела своего всё больше наглеющих мух. –Убил кто-то, и самое главное, слух поганый идет, что, будто это я его… Вот, гадюки… Зачем мне Глеба убивать? Зачем? Он же отрок еще неразумный… За что ж его так? Ты, Хельг, не теряй времени даром. Найди того, кто брата моего жизни лишил. Найди это каиново отродье и живьем его ко мне притащи. Живьем непременно, а я уж с него сам кожу сдирать буду. Твари. Сперва Бориса убили, теперь вот Глеба. Найди их, Хельг… Я тебе сейчас одному верю. Иуды кругом… Никого с собой не бери… Один иди… Помоги мне, а уж я в долгу не останусь… Помоги…
Вторую ночь Хельг гнал коня своего. Днем скакать вообще возможности не было. Жара. Ночью, еще, куда ни шло, а днем сущее пекло. И уже ближе к рассвету наткнулся воин на небольшое селище. Возле речной воды под сенью густых ив, устроены были добротные шалаши, в которых уставшие за ночной переход путники, готовились терпеть тяготы наступающего зноя. Хельг тоже решил здесь вместе со всеми жару переждать. Он стреножил коня, взял из переметной сумы небольшой, но увесистый кусок соли, завернутый в серую тряпицу, и пошел выбрать себе место для дневного отдыха. Соль усталый воин отдал старику, хлопотавшему возле огня, на котором закипал огромный прокопченный котел с варевом. Старик, почуяв в руке тяжесть драгоценной приправы, любезно улыбнулся Хельгу, обещая этой улыбкой: и сытного варева изобилие, и прохладного кваса пару ковшей во время дневной муки. Не грех было старику за такой дар постараться. Весьма соль ценилась тогда.
Потом воин прилег на прохладную еще землю, и уж было задремал, как вдруг услышал возле себя неторопливый разговор. И мигом разговор тот дрему спугнул.
