Тайна старого грота

# Глава 1. Колдовские белые ночи

Воздух Петербурга, насыщенный влагой Финского залива и сладковатым ароматом цветущей липы, обволакивал город невесомой дымкой. Над Невой, словно застывшее покрывало, раскинулись белые ночи, стирая границу между закатом и рассветом. Мир вокруг Агнии казался нескончаемой полупрозрачной сказкой. Для неё, двадцатидвухлетней выпускницы лингвистического университета, а ныне – экскурсовода, это было самое любимое время года. Время, когда город приоткрывал сокровенные тайны, а на душе пело от восторга. Каждое утро она спешила на работу, предвкушая новые встречи, новую возможность повести туристов по лабиринтам улиц, полных древних историй и легенд.

Но сегодня, перед экскурсией, Агния решила заглянуть к бабушке.

Анна Петровна жила на Васильевском острове, в старом доме с потрескавшейся штукатуркой и узкими окнами, из которых на улицу свешивались герани. Дом казался одушевлённым: он поскрипывал и вздыхал, словно помнил все поколения, прошедшие по его лестницам. Агния любила эти визиты – как путешествие в прошлое, в мир старинных бумаг и тихого бабушкиного голоса, в котором всегда звучала неторопливая мудрость. Анна Петровна и в семьдесят оставалась бодрой. Аккуратный седой пучок, ясные глаза цвета дымчатого кварца и тонкие пальцы, привыкшие листать архивы, – она сама напоминала потрёпанную временем, но бесценную книгу.

Агния присела за старым деревянным столом, а бабушка тотчас достала толстую, видавшую виды тетрадь в кожаном переплёте – свой «живой архив», как она его называла. Страницы пахли пылью и временем. Пожелтевшие фотографии, выцветшие документы, обрывки карт и письма, перевязанные шнурком, – всё было тщательно вклеено в эту ткань семейной памяти.

Анна Петровна открыла первую страницу.

– Смотри, внучка. Вот наше древо. Корни уходят глубже, чем ты думаешь.

На картоне раскинулось стилизованное генеалогическое древо, ветви устремлялись в века, в их переплетении угадывались судьбы предков.

Бабушка перелистнула страницу и указала на выцветший документ с печатью.

– А вот – грамота о переселении. После службы под началом Меншикова наших казачьих предков переселили на юг, на реку Миус. Екатерина II укрепляла границы, осваивала степи, они помогали ей в этом.

Агния провела пальцем по шершавой бумаге, и ей почудилось, будто она коснулась собственных корней.

Бабушка понизила голос:

– А теперь вот что, Агнюшка… – Она бережно перевернула ещё одну страницу. Там лежало письмо, почти рассыпавшееся от времени.

– Среди бумаг я нашла след одного нашего предка-бунтаря. Соратник Пугачёва. 1773 год, вся Россия в огне. Казаки и крестьяне подняли восстание. Наш Иван был среди тех, кто уцелел и скрывался.

Бабушка вздохнула:

– Так что бунтарская кровь в нас – оттуда. И ты вся в неё, Агнюшка. Любопытная, ищущая, не успокоишься, пока не докопаешься до сути.

По спине Агнии пробежал холодок. Слова бабушки легли поверх её собственной судьбы, словно ключ к замку.

– В Матвеевом Кургане, крупном железнодорожном узле, – продолжала Анна Петровна, переводя взгляд на следующий разворот, – корни нашей семьи. В детстве, в пятидесятых, я часто ездила туда со своей бабушкой к её сестре. Там протекает река Миус. Она помнит всё. В сорок втором–сорок третьем там был Миус-фронт. Моя бабушка, ещё ребенком, с матерью и всей роднёй, жила под оккупацией. Ютились в землянках. Голодали страшно. Больше всех мучилась от голода её младшая сестра Лена. Ей-то всего три годика было. Рыбу ловили в Миусе, всех она выручала, а Леночка не могла её есть – организм не принимал. От голода она пухла. Тогда моя мама, ей одиннадцать лет, с бабушкой ходили по соседним сёлам, меняли вещи на еду. Река Миус – она с характером: с виду мелкая, по колено, а течение стремительное, горное. Она всё помнит, Агния.