Семейная САГА. Испытание любовью

Тишина в маленьком деревенском домике была звенящей, нарушаемая лишь мерным тиканьем часов в соседней комнате и тяжелым, но ровным дыханием спящей матери. Алексей лежал на своей узкой кровати, прислушиваясь к этим знакомым с детства звукам. Каждый вздох отдавался в его разбитой голове глухим эхом, каждый удар сердца отзывался ноющей болью в распухших губах.

Он осторожно прикоснулся пальцами к лицу, исследуя шрам на скуле и запекшуюся кровь в уголке рта. «Отморозки…» – прошептали его потрескавшиеся губы. Это слово казалось таким чужим для этого тихого места, где пахло сеном, яблоками и дымком от печки. Но оно было единственным, что приходило на ум, когда он вспоминал вчерашний вечер.

Они не любили чужаков. Особенно тех, кто приезжал из города, да еще и с дипломом сельхозинститута, с идеями и горящими глазами. Алексей приехал в село Ясные Зори не просто на лето. Он привез с собой мечту – возродить заброшенные поля, вдохнуть жизнь в едва дышащий колхоз. Местные встретили его настороженно, но теплота в его голосе, когда он пел под гитару у старого клуба, и готовность помочь любому, будь то починить забор или приютить брошенного щенка, растопили лед. Растопили почти для всех.

Для Олеси – дочери председателя колхоза, местной красавицы с глазами цвета июльского неба и длинной косой, отливающей темным золотом, – он стал интересен с первой же встречи. Это случилось после танцев. Они говорили до рассвета, сидя на брёвнышке у околицы. Он рассказывал о новых методах обработки почвы, она – о том, как болеет душой за родной колхоз, как молодежь разъезжается, оставляя дома и поля в запустении. В ее словах он услышал не просто грусть, а страсть, равную его собственной.

А вчера… вчера они пришли на берег тихой, ленивой речки Утлы встречать утреннюю зарю. Воздух был густой и сладкий, пах мятой и влажной землей. Первые лучи солнца золотили верхушки сосен на том берегу, а вода была неподвижна и совершенна, как отполированное серебро.

Они сидели на упавшем стволе старого клёна, развели маленький костерок. Пламя весело потрескивало, плясало, подбрасывая в предрассветную синеву снопы алых искр. И эти искры, как магнитом, притягивали мотыльков. Десятки хрупких, белых созданий с прозрачными крылышками летели на свет, обжигались и, беспомощно взметнувшись, падали в огонь, исчезая в нем без следа.

– Смотри, как бабочки на огонь летят, – тихо сказала Олеся, прижимаясь к его плечу. – Совсем как люди. Видят красоту, летят навстречу своей мечте, а она их сжигает.

– Не всякая мечта сжигает, – возразил Алексей, глядя на ее профиль, освещенный пламенем. – Некоторые согревают. Как этот костер.

Он хотел сказать еще что-то, но в этот момент из-за кустов ольшаника послышался грубый смех, громкие голоса и звон разбиваемой бутылки. Романтика вечера испарилась в одно мгновение, словно те самые мотыльки.

На поляну вывалилась группа парней. Их было человек пять или шесть. Возглавлял их верзила с бычьей шеей и узкими, поросячьими глазками – Генка по прозвищу Борщ, главный забияка и пьяница в деревне. За ним ковылял тощий, как жердь, Степка с вечно хищным прищуром, братья-близнецы Витька и Митька, молчаливые и угрюмые, и еще пара таких же опустившихся типов.

– Ага, голубки воркуют! – просипел Генка, подходя ближе. От него разило перегаром и потом. – А мы, можно сказать, на огонек. Костерок развели, романтика… Не грех и выпить за знакомство.