«Химера проносится по тучам легко и быстро, как ветер.
Бог Дождя мчится за ней верхом на чёрном скакуне, кутаясь в бородищу. Старому богу холодно. Больше всего на свете он хотел бы домой. На печь. И чтоб бабка Снежница сварганила на ночь грелку.
«Впрочем, можно и не грелку», – думает он. – «Можно два-три фунта соли в тряпочку завернуть… Как хорошо было бы!»
Тёмные тучи влажны и рыхлы. Копыта скакуна часто поднимают брызги.
Созвездия на пути у бога хитро подмигивают. Перешёптываются меж собой. Указывают ему, куда направить жеребца; их тонкие, изящные руки светятся изнутри.
Над головой хохочет Гром.
Чёрный скакун углубился в дебри туч. До сих пор тут не бывал никто из небесных жителей.
Тут уже просто была несусветная тьма. И несусветная мокреть. Но бледный призрак Химеры, как и раньше, мелькал впереди. Бог Дождя опять вскинул копьё».
Я дописал последний абзац (пока последний!), отшвырнул перо и, раздосадованный, пошёл в сени – переодеваться. Издатель требует к сроку новый романтический рассказ, желательно «не про нас», чем страннее и причудливее, тем лучше. А я… Я просто не понимаю: ну вот зачем я всё это пишу? Где связь с реальной жизнью?
(На самом деле, мне и не хотелось бы о жизни писать. Она скучна, мерзка и грязна. Но сентиментальные сказки, пожалуй, надоели ещё больше… Охота на фантомов приносит столько же пользы, сколько и выдуманная мною охота на химер).
Я оставил домашний халат висеть в сенях и, облачившись в поношенный сюртук, вышел на улицу. Там всё было как всегда: лил жуткий ливень. По лужам бегали детишки-упырята. Их отцы, морща зелёные рыла, курили свой специфический дурман – порошок из людских костей.
В небе медленно проплывал грузовой дирижабль. Молодая женщина в берете, с золочёной шпагой у бедра, грустно усмехалась мне на его борту. «Что, пан», – прочёл я в её взгляде, – «вас тоже вся эта поганая рутина допекла?»
Кроме того, в небе летали драконы. Клевали друг друга в морду, рвали перья из хвоста. Фу. Не люблю я их. Знаю, что это плохо, но ничего поделать с собой не могу.
Подняв голову чуть повыше, я увидел просвет в тучах.
Там скакал верхом кто-то старый, толстый и бородатый.
– Хо, хо, хо! – крикнул он, увидев меня. (Сущий Санта-Клаус). – И вам доброй ловитвы, пан охотник за призраками! Хо, хо, хо!
Но я лишь пожал плечами…
… они изменяются при каждом шаге моём, эти стены… они поют, то вспыхивая розовым – нежным-нежным – светом; то вдруг это розовое, так же, медленно-медленно, переходит в светлую синь… и у меня при этом такое ощущение, что вокруг, и под подошвами сапог, и там, куда я – в робкой надежде, что стена расступится всё же, словно усилия воли для этого достаточно! – тяну руку, – там будто бы и нет никаких стен, а просто течёт, струится вода…
Но это не вода, и не жидкий кристалл… Да полно, уж не грезится ли это?
Стен нет, и всё же – они есть. Заперт в клетке веков. Я – противник Рыцаря, однажды проигравший ему и с тех пор выпавший из игры навсегда.
Как я томлюсь по этому взгляду, по карим, обманчиво мягким зрачкам, что способны запылать ослепительным огнём… Я помню звон его клинка (словно из холодного чёрного льда глыба – но нет, это не лёд, это застывший на какой-то ничтожный промежуток в Вечности нашей вселенной – свет…), я помню, с какой лаской чёрный меч касался моего – простого, стального… и с тех пор он тоже томится, – томится по его клинку…
