Он не знал, где он. Только чувствовал – уже после всего. После боли. После выбора. После себя.
А перед ним человек. Незнакомец – с пустым взглядом и лицом, слишком спокойным, как у того, кто давно всё понял. Позади – тишина. Не звуковая, а та, что бывает перед выстрелом. Короткое, живое “до”.
Пространства, казалось, не было вовсе. Только круг света, как будто кто-то выжег рамку – не для него, для всего вокруг. Он сидел в кресле. И просто смотрел. Не как собеседник – как уравнение, которое нужно решить. Даже если цифры в нём – из костей.
– Когда-то я был дураком и не ценил того, что имел, – тихо произнёс Серн, опуская голову. В голубых глазах плескалась усталость, почти равнодушие – будто мир давно перестал для него существовать как нечто живое.
– А теперь? – голос незнакомца разнёсся эхом, лёгким, но цепким. – После всей этой еды и вина, женщин, роскоши… силы, влияния… Ты всё ещё дурак?
Слова зависли в воздухе, будто часть этого места – пустого, как театральная сцена.
Он сидел напротив. Глаза – чёрные, глубокие, будто в них проваливалась сама реальность. Бледное лицо – безупречно неподвижное, но в нём жила едва уловимая насмешка. На нём был тёмный костюм, будто сотканный из вечерней тени, а в кармане пиджака алел платок, как след от губ виночерпающей богини.
Он скрестил ноги с ленивой уверенностью. В каждом его движении читалось: «Ты – в моём доме».
Серн не знал, где он. Жив? Мёртв? Между? Всё казалось настоящим, но как в сновидении, где каждое чувство гиперболизировано и странно тяжело.
Кресла с бархатной обивкой, три свечи с бледно-голубым пламенем – и тьма. Абсолютная, давящая. Воздух был холоден, и тишина, кажется, жила своей жизнью. Свечи не мерцали. Пламя стояло, как застывшее. И всё внутри шептало: ты не во времени. Ты в не где.
И всё же он не колебался.
– Да. Потому что теперь я готов сгореть в пламени. Отдать всё, что у меня есть. Только бы вернуть то, что потерял.
Голос его был глухим, с хриплой нотой, как у человека, которому приходилось кричать в темноте слишком часто. В этих словах – огонь, но не яркий, тлеющий под пеплом времени.
Незнакомец чуть отвернулся, будто на мгновение задумался.
– Хм… Выходит, почти как в сделке с дьяволом – только наоборот. Не ради силы, а ради утраченного. Когда душа становится ценной лишь тогда, когда теряешь всё – и её в том числе.
Его глаза сверкнули.
– Но ты умер достойно. Ничего не осталось незавершённым. Ты можешь уйти. Зачем возвращаться?
Серн сжал зубы. Внутри что-то сжалось – комом в груди, горячим и тяжёлым. Он не хотел говорить. Не хотел открываться. Всё в нём кричало: заткнись. Но в глубине – другой голос. Тихий, упрямый:Скажи. Только так ты исправишь.
– Ты правда хочешь это услышать? Что я потерял?! – рыкнул он сквозь зубы. Руки вжались в подлокотники.
– А почему бы и нет? – спокойно бросил незнакомец, чуть наклонившись вперёд. В его голосе – лёгкая насмешка, интерес, ожидание. – Начни с самого начала.
– Даже с прошлого?! – выкрикнул Серн, срываясь почти на хрип, словно надеясь, что это остановит собеседника.
– Ага, – кивнул тот, складывая пальцы в «башенку». – Всё, что сочтёшь нужным. Сейчас время больше ничего не значит.
Серн закрыл глаза, кулаки дрогнули и разжались. Он сделал вдох – неровный, будто заново учился дышать. И шагнул в воспоминания.
