Наша фабрика

– Гуляем десять минут, – сказала Дурович, экскурсовод.

– А что здесь смотреть? – спросила поэтесса Дышло, шаря взглядом в окне.

– Ничего. Это для отдыха остановка, в туалет сходить, – ответила Дурович.

Поэтесса вернулась в сиденье, довольная тем, что еще не время работать, но соседки подвинулись ближе в хитром предвкушении.

– Смотри, как интересно, – проникали они в Дышло, – стихи рожает.

– Совершенно ничего не рожаю, – обескураженно ответила поэтесса, – с чего вы взяли?

– Говорила же, что будешь на каждой остановке писать.

– На каждой, где есть достопримечательности. Газете только они нужны. А здесь их нет, как сказала Дурович.

– Как нет? – с радостным возмущением сказала Дурович. – Здесь, если хотите, столько достопримечательностей, что обыкновенностей меньше! Просто у нас времени мало! Когда нет спешки, мы тут останавливаемся на целый час!

– Правда? И что здесь самое главное? – спросила Дышло, глядя на скучную улицу.

– Самого главного отсюда не видно. Церковь Святой Троицы. Красивейшее, нежнейшее сооружение.

– Так и напишем, – довольно расхохоталась поэтесса.

Она достала из сумочки блокнот и открыла чистую страницу. Рука создала экспромт толстым, трафаретным почерком, без исправлений и долгих пауз.

Приятельская свежесть охватила автобус, даже водитель заблистал из зеркальца смешными зубами.

– Отлично! Здорово! Какой удивительный талант! – посыпались на голову поэтессе восхищения.

Стихотворение было повторено коллективом. В каждом отрывке кто-нибудь непременно находил свою особенную красоту. Дышло тихо радовалась успеху, довольная, что отважилась начать раньше срока. Ей всегда тяжело начать, потому что страшно написать непрофессиональный стих.

– Теперь шеф будет доволен, – хвасталась она соседке по сиденью, работнице снабжения Грибнюк. – Рассказ об экскурсии получится еще больше, чем я планировала. А то мы никогда не знаем, чем заполнить газету.

Грибнюк похахатывала – ей тоже часто случается придумывать себе работу.

Нехотя вращая пружинистые колеса, автобус потащился по песку. Вдруг из крутящегося горизонта домов взошел крест, и Дурович ожила:

– Вот! Вот она видна! Церковь Святой Троицы!

Люди обвешали левую половину стекол, на поэтессу вскарабкался ребенок крановщицы Бенько. Крест был маленький и далекий, он то немного показывал свое здание, то снова убирал. Вскоре городу наскучило мелькать, он спрятался и снял крест. Общее впечатление осталось, что церковь хуже стиха. Пассажиры заскучали и стали мечтать о следующем экспромте.

– Церковь Святого Архангела Михаила, – поставленным голосом сказала Дурович. – Уникальная постройка оборонительного типа, культурная ценность. Содержит православную святыню. Шестнадцатый век. Готика.

Автобус пшикнул и раскрылся. Экскурсия вывернулась из него на землю и окружила церковь, разминая затвердевшие в долгой езде зады.

Дурович рассказывала легенду, беспрерывно теряя людей, и закончила ее одной себе. Дышло степенно шагала вдоль забора, лениво поглядывая на всплывающие церковные ракурсы, за ней ступали несколько шутливых почитательниц. Кроме искусных витражей, поэтесса ничего особенного в церкви не отметила. Намного лучше были живущие в бойницах ласточки, которые счастливо щебетали и иногда взлетали, красуясь перед родней.