Барыня уходит в табор - Анастасия Дробина

Барыня уходит в табор

Страниц

205

Год

2005

В Москве в конце девятнадцатого века царило веселье и изобилие: пышные праздники, роскошные рестораны, реки вина, звуки песен, не умолкающих всю ночь... По улицам гуляли богатые купцы, дворяне веселились. Но самым памятным для всех был цыганский хор, исполняющий свои песни с такой страстью, что словно дождь из золотых монет обрушивался на красивых певиц. Никто, кроме цыганок, не умел петь с такой яростью, бездонной тоской в сердце и... такой крепкой любовью! Именно поэтому князь Сбежнев был так пристрастно влюблен в Настю и решил жениться на ней, заплатив за нее немалую сумму - сорок тысяч рублей, чтобы взять певицу в хор.
Но судьба распорядилась иначе - Настя влюбилась в простого цыганского парня Илью. Любовь цыганки была столь сильной, что она решила тайно бежать к своему настоящему возлюбленному, несмотря на статус и общественное положение. Но вот незадача - Илья увидел, как Настя выбегает из княжеского дома... Значит, Настя нарушила цыганские законы и связалась с князем Сбежневым! В гневе Илья решает броситься в объятия купчихи Баташевой...
Иными словами, история Москвы в конце девятнадцатого века была полна радости и разврата. Праздники великолепны, а рестораны - дороги. Цыгане зажигаются страстными песнями, а князь преследует свою любовь к прекрасной певице. Но когда влюбленная душа находит свою пару, никакие законы и общественные нормы не могут удержать их от счастья. В конце концов, любовь всегда находит свой путь, хотя это может привести к сложным последствиям и серьезным жизненным изменениям.

Читать бесплатно онлайн Барыня уходит в табор - Анастасия Дробина

Пролог

Вечер 6 июля 1878 года был теплым и тихим. Красное солнце опускалось за Серпуховскую заставу, и последние лучи гасли один за другим на далеких куполах Данилова монастыря. Шумные толпы людей и скота, заполнявшие Серпуховку днем, сильно поредели, и в Москву тянулся лишь припозднившийся соляной обоз и цепочка богомольцев, а из Москвы катилась, подпрыгивая на ухабах, одинокая пролетка. Она миновала разбитые телеги с солью, оборванную и загорелую толпу «божьих людей» и остановилась посреди пустой дороги. Извозчик обернулся к седоку:

– Глянь, Трофимыч, вон они – ваши. Приехали, вылазь.

В полуверсте от дороги, над скошенным полем, поднимались дымки костров, виднелись цыганские кибитки, полотна шатров. Оттуда доносились гортанные голоса, ржание, лай собак.

– Нашли где встать, голоштанники, – кивнул извозчик на полосатый придорожный столб. – Им тут и горка, и речка – ночуй не хочу. А завтра всем шалманом на Конную заявятся. Не ходил бы, Трофимыч… Загуляешь – ищи тебя потом, мучайся. Поехали лучше до дому, Трофимыч, а?

«Трофимыч», которому на вид было не больше тридцати, отмахнулся и легко, по-мальчишески выпрыгнул из пролетки. Он был невысок, широк в плечах, одет в новую черную пару, из-под которой виднелась голубая шелковая рубашка и тянущаяся по животу золотая цепочка часов. Котелок был лихо сбит на затылок, из-под него буйно лохматились густые черные волосы.

Не сводя глаз с табора, пассажир протянул извозчику два гривенника.

– Держи. Завтра за мной приедешь. К нашим заскочи, скажи – в табор уехал. И того… нашим-то скажи, а Яков Васильичу – молчи. Понял?

– Чего не понять… – буркнул извозчик. – Не впервой. Ох, прости господи, вот гулящая душа… Не запей смотри!

– Не беспокойся, – донеслось уже с середины поля. Извозчик некоторое время не трогался с места, провожая глазами черный котелок, затем, кряхтя и поглядывая на темнеющее небо, принялся разворачивать лошадей.

На пути пассажиру пролетки попалась девушка лет двадцати в красном, прорванном на локтях платье. Она ползала на коленях по скошенному жнивью, собирая в подол рассыпавшуюся картошку. Ее небрежно заплетенные волосы падали вниз, и было видно, как под тканью платья по-птичьи двигаются худые лопатки. Услышав шаги, она быстро, как зверек, повернулась всем телом. С некрасивого лица блеснули настороженные глаза. Пришедший остановился, улыбнулся.

– Митро?.. – Девушка, вскочив, всплеснула руками. Картошка посыпалась на землю. – Дмитрий Трофимыч! Ты? Ты?!

– Я, девочка. Т’явес бахталы [1]. Как ваши, все здоровы?

– А что им будет? Ай, да я побегу скажу! Вот радость-то! Радость какая! – последние слова девушка выпалила уже на бегу, и вскоре ее красное платье мелькало у кибиток.

– Ромалэ, ромалэ! – зазвенело над полем. – Митро явья! [2]

Усмехнувшись, Трофимыч-Митро подобрал со жнивья несколько картофелин и пошел следом.

У стоящих полукругом шатров его встретила толпа: собрался чуть ли не весь табор. Цыгане сдержанно улыбались, шевелили кнутовищами скошенную траву, из-за их спин выглядывали босоногие женщины. Чумазые дети бесцеремонно рассматривали гостя.

– Т’явэн бахталэ, ромалэ, – обращаясь ко всем сразу, степенно сказал Митро, замедляя шаг. – О Ваня, Петька – здорово! Дядя Паша! Чтоб ваши кони сто лет сыты были!

Цыгане весело зашумели. К Митро протянулось сразу несколько рук, кто-то сунулся обнять, кто-то без обиняков пощупал золотую цепочку, одобрительно хмыкнув, кто-то во весь голос принялся распоряжаться:

Вам может понравиться: