Вся кожа Саши синяя. Особенно губы. У него потрёпанная, старая, всегда чуть влажная одежда. И отвратительная белёсая плёнка на глазах.
– Пойдёшь сегодня на речку? – спрашивает он, зубасто улыбаясь и приподнимаясь на цыпочках, чтобы дотянуться до окна.
Тёма вновь поворачивается к книге на коленях, дочитывает последнее предложение и перелистывает страницу.
– Мх. Сегодня сыро.
– Бу-у-у, – дуется Саша, притворно хмуря брови, – Почему ты такой скучный? Мы давно не гуляли к лесу! Пойдём, порвём земляники.
– Ещё рано для земляники, – вздыхает Тёма. – Я не пойду, и не упрашивай. Мы опять будем плутать до вечера, а у меня уроков много.
Он кидает взгляд на тихую утреннюю природу, вдалеке подёрнутую дымкой тумана. Из окна тянет прохладной свежестью, и Тёма с отвращением морщится на грязь внизу. Саше, впрочем, грязь совсем не в тягость: он безмятежно шлёпает по ней босыми, тоже ужасно синими, ногами, мешая в мерзкую кашу.
С ним Тёма познакомился в начале весны, когда таял последний снег и совсем сошёл лёд с реки. Тогда мальчик чуть не полоснул незнакомца лопатой по голове, и спасло того только чудо и железное Тёмино терпение.
Чаще всего Саша появлялся у реки и с улыбкой предлагал пойти погулять с ним, спустившись к самой водной глади. Тёма, естественно, отказывался и уходил подальше: синюшняя кожа и блеклые глаза ни в малейшей степени не внушали доверия. Потом, поняв, что если не считать острословного языка, речной мальчик безобиден, Тёма перестал убегать и даже начал от скуки поддерживать диалог. Не считая всё тех же просьб «помочить немного ноги», их разговоры были вполне обычными.
Странно, но правда. Глаза и шестое чувство по краям разума вопят, что стоит перед тобой. Но когда Саша смеётся над твоими шутками, возмущается, притворно или искренне, над подначками и шутливыми оскорблениями, и спорит о начинках пирогов, предупреждающие об опасности инстинкты затихают.
К тому же, прогуливаться у реки в компании Саши всё же можно. Просто на почтенном расстоянии от воды – когда Тёма поступил так в первый раз, Саша корчил обиженные рожи и обзывался, но потом переключился на расспросы, как же прошла сдача просроченной книги в библиотеку и что опять учудила Танюшка.
– Всё-то у него уроки, всё-то у него дела, – Саша страдальчески вздыхает и даже ладонь к щеке прикладывает, актёр погорелого театра, – А я один скучаю.
– Ты просто бездельник.
– Неа, это просто тебе слишком много ерунды всякой задают!
– Ещё и неуч. Ну ка, расскажи мне хоть один стих.
– Вы сомневаетесь в моих способностях, Артемий Филимонович? Узри же, – Саша набирает воздуха в грудь, и с чувством произносит: – Муха села на варенье – вот конец стихотворенья.
Саша раскланивается, Тёма фыркает.
– Действительно, истинный гений. Раз так, может ты всю домашнюю работу за меня сделаешь?
– А какая оплата?
– Хм… Моя тебе признательность и уважение?
– Как мне кажется, это очень несбалансированная сделка, – Саша закладывает руки за спину и покачивается на пятках. И ведь не боится упасть. – Как насчёт булочек с повидлом?
– Значит, обойдёмся без признательности и уважения, – кивает Тёма.
Сашка смеётся. Майское солнце потихоньку нагревает округу, но день сегодня вряд ли станет менее сырым. Стрекочут кузнечики.
– Я зайду вечером, жди мою великолепную помощь!
