– Фиаско, – прочитала Сата без уверенности. – «Фиаско». Что это?
– Полный провал, – вздохнул Сэл и вышел, оставив книгу на столе.
– Понимаю, – серьёзно пробормотала она прежде, чем захлопнулась дверь.
Сэл тоже понимал.
Когда белый снег сменился чёрным, легче не стало. Здесь очень давно никто не ходил. Ни проторенной тропки, ни колеи. Не с кем разделить тяжесть собственных шагов и мыслей. Макс не в счёт, ведь он уже несёт свою ношу.
Дома скрываются под снегом, снег – под копотью. Ни огонька, ни звука, только огромный чёрный сугроб Великого чертога ещё кашляет дымом, точно на смертном одре. Может, жизнь там пока теплится. А может, догорает.
Тогда придётся стереть ещё одну пометку на карте. Рано или поздно останется только белый лист. От карты и от всего.
Чудовищные ворота давно никто не тревожил, и снег подступил к ним вплотную, но Глостер прорвал безмолвную осаду. Слабый стук металла о металл отозвался ворчанием в чёрной утробе.
– Хочешь, я открою? – спросил Макс, но старый рыцарь покачал головой. Если некому открыть эту дверь изнутри, незачем терзать её снаружи. У сэра Глостера к мёртвым никаких дел. У мёртвых к сэру Глостеру никаких вопросов.
После третьего стука одна из створ подалась со звуком разверзшейся преисподней, хотя в образовавшуюся щель сложно было бы протиснуть сколь-нибудь внушительного грешника. Глостер шёл налегке – его гнев, уныние и остатки гордыни кое-как пролезли.
Княжьи люди встретили его сталью. Макс окинул их взглядом и, без сомнения, сразу поставил диагноз. Измождённые лица, кровавые дёсны – это цинга. Безжизненные впалые глаза – это отчаяние. Громкий шёпот и громкий лязг затворов – это ненависть.
В Великом чертоге стоял тяжёлый дух. Так пахнет целая жизнь, от пелёнок до могилы, если затолкать её в душную комнату. А ещё жаровни повсюду – бог знает, что эти люди жгли и как долго, но бледное пламя чадило и источало одуряющую вонь. Сквозь его треск пробивался плач детей и плач больных. В дальних углах вторили им обледенелые трубы.
– Сэр Глостер! – сенешаль возбуждённо махал руками, подавая какие-то знаки, которых никто не понял. Тоже больной, с воспалёнными усталыми глазами. – Сэр Глостер, какая честь! Какая радость! Радостный день.
Старый рыцарь давненько не видел, как выглядит радость, но запомнил её иной. Позади хмурые княжьи люди налегли на дверь, и вскоре только островок грязного снега вокруг заиндевелых сапог Глостера напоминал о том, что там, снаружи, есть какой-то мир или вроде того.
– Идём, сэр Глостер, идём, – ладонь сенешаля лихорадочно горяча. – Князь так ждал тебя!.. Здесь столько всего случилось!
Места, где за два года не случается столько всего, незачем отмечать на карте. Но вряд ли князь сможет рассказать что-то по-настоящему новое. Все новости написаны у этих людей на лицах. Жёлтыми и алыми чернилами.
Прямо на полу Великого чертога люди спали, работали, молились, болели, умирали. Кого-то даже угораздило родиться. В дыму на верхних ярусах, среди полуразобранных палуб, виднелись ещё и ещё лица. На всех лицах – одно выражение. Одно слово у всех на устах. "Демон".
– Не держи на них зла, сэр Глостер, – шептал сенешаль, обдавая жаром. – Они изведали много горя от чужаков.
Они миновали еще не один десяток пар ненавидящих глаз, прежде чем предстать перед князем. Тот ждал в полудрёме. Лицо его утопало в ворохе сырых холодных одежд.
