Голодная бездна Нью-Арка

ГЛАВА 1.
Мишка боялся темноты.
Тельма совершенно точно знала, что ее плюшевый мишка боялся темноты. И шорохов. Чужих людей. Он был вообще очень боязливым, что, конечно, совершенно неприемлемо для медведя. Но няня утверждала, что конкретно для этого медведя можно сделать исключение ввиду его плюшевости.
- Не бойся, - уверенным шепотом повторила Тельма и на всякий случай подняла ноги.
Под кроватью копошились тени.
И пахло плохо.
Нет, не под кроватью, но вообще в доме. В их с мамой доме прежде никогда так не пахло. И чужие люди, если и появлялись, то вели себя иначе, чем нынешние. А так… пол скрипел. Кто-то с кем-то разговаривал и громко. Кто-то даже ругался – немыслимое дело. И Тельма зажала медведю уши.
- Не слушай, - строго сказала она, - это плохие слова.
Она все-таки решилась сползти с кровати.
И медведя взяла. Пусть самолично увидит, что за порогом ничего ужасного не происходит.
До порога целых семь шагов. И дверь открывается беззвучно. В коридоре темно, и медведь требует вернуться. Позвонить няне. Тельма же качает головой: она звонила трижды, но няня, обычно являвшаяся сразу, теперь почему-то задерживалась.
А вдруг что-то случилось?
Тельма не хочет думать о таком, но дурные мысли лезут в голову. О ворах. Или о том убийце, про которого рассказывала миз Картерс, повариха, а мама ее еще отчитала за то, что горничным головы всякой ерундой забивает.
Откуда на Острове убийцам взяться?
Внизу горел свет.
А люди, которых Тельма слышала распрекрасно, куда-то исчезли.
Мамины гости?
Мама бы предупредила. Она всегда предупреждала, когда приходили гости. И даже разрешала Тельме немного посидеть, конечно, если Тельма вела себя подобающим образом. А она всегда вела себя подобающим образом, ее все хвалили, а мистер Фоккер обещал, что когда Тельма подрастет, то он возьмет ее в свой театр. Это было бы замечательно – работать в театре вместе с мамой.
Лестница казалась бесконечной.
А коридор, опустевший, освещенный тускло, пугал уже не только медведя.
Тихо… когда гости, тихо не бывает. Миссис Фокс играет на пианино, а мама поет, или еще Лючия, которая очень толстая, но это потому, что у нее голос волшебный и худеть ей никак нельзя. Поэтому для Лючии готовят эклеры и корзиночки со взбитыми сливками, а еще ставят вазу с сырыми куриными яйцами, от которых голос становится мягче.
Нет, Лючию Тельма услышала бы.
Она прошла мимо приоткрытой гостиной, остановившись на мгновенье.
- …Боги милосердные… я виноват… - Тельма не видела мужчину, но лишь тень на пороге. – Я должен был предвидеть, что она…
Гаррет.
Откуда он взялся? Он ведь уехал. Мама сказала, что Гаррет уехал на весь уик-энд. И что когда вернется, они поженятся и тогда Тельма сможет называть Гаррета папой.
Глупость какая.
Тельма ведь не маленькая, она знает, что Гаррет – вовсе не ее отец, и он тоже знает. И вообще, он ей совсем не нравится, даже больше не нравится, чем мистер Найтли, который как-то бросил, что Тельма поразительно некрасива. Но мистера Найтли Тельма простила, он, в конце концов, правду сказал, а вот Гаррет лгал.
Только мама почему-то не видела.
И сияла рядом с ним ярко-ярко. Ей даже новый контракт предложили в синема-сериале, и мама согласилась, потому что за синематографом будущее и, быть может, театры вовсе отомрут. Конечно, мистер Фоккер сердился, он синематографистов не любил, все твердил, что они извращают саму суть высокого искусства, но мамин агент сказал, что нельзя упускать возможность… сложно все во взрослом мире.