Грёза

Полная луна медленно плыла над горизонтом, освещая руины. Отбрасываемые развалинами тени сплетались друг с другом, образую причудливые и жуткие картины. Одинокий ворон, парящий над останками некогда величественного города, своим карканьем возвещал о возвращении Господина Ночи. И теперь под его немигающим взглядом кошмары и безумные видения обретали жизнь.

На холме, среди развалившихся сторожевых башен, всё ещё возвышались остатки замка. Там, в чудом сохранившейся зале со сценой, забившись в угол, сидел человек, чьи глаза безумно блестели, отражая свет сотни расставленных вокруг свечей. Это был рослый, пожилой мужчина в грязной серой тунике. У его ног успокаивающе сверкал тонкий серебряный обруч, украшенный крупным аметистом, время от времени он бросал на него взгляд полный страха и отчаянья. Раскачиваясь из стороны в сторону, безумец напевал себе по нос:

«Квазир был лучшим из царских певцов

И песни его обходились без слов.

Голос барда рождал в зрителя уме –

Образ яркий, подобно вспышке во тьме.

И вот Модсогнир дорожа таким слугой –

Забеспокоился, как бы ни прервался того путь земной.

Повелел он мастеру великому Галару

И его знаменитому подмастерью Фьялару:

Как следует потрудиться,

Дабы потомки могли голосом барда насладиться.

Долго думали братья, как сей подвиг свершить,

И для таланта Квазира дверь в вечность открыть.

В итоге преподнесли они царю механизм заводной,

Внутри с Квазира отрезанной головой.

Прошли века, нет уж Модсогнира давно,

Но голос поэта звучит всё равно!»

– Крух! – донеслось с улицы.

Старик со страхом посмотрел на единственное зарешёченное окно, из которого был отчётливо виден огромный сверкающий диск полной луны, и прошептал:

«Ворон, предвестник кошмара.

Ворон, спутник судьбы удара.

Ворон, молю дай мне забвенье,

Хотя бы на одно мгновенье!»

– Как продвигается работа Орфей?

Вздрогнув, безумец медленно повернулся. В покосившемся входном проёме стоял темноволосый эленрим, высокого даже по их меркам роста. Чёрная одежда оттеняла его неестественно бледное худое лицо с острыми скулами, на котором особенно выделялись глаза. Глубоко посаженные, полуприкрытые, янтарного цвета, они будто светились в темноте.

Облизнув губы, старик спросил:

«Владыка ночи, хозяин грёз,

Что за весть ты мне принёс?»

– Твои стихи становятся всё хуже и хуже Орфей, – голос у вошедшего был приятен и мягок, произнося слова, он слегка их растягивал. – Я принёс ноты. Так, как продвигается работа?

В ответ стихотворец опустил голову, по его лицу потекли слёзы.

– Орфей?

Внезапный порыв ветра заставил трепетать пламя всех находящиеся в комнате свечей. Оживились прячущиеся по углам тени, теперь, казалось, что они тянут к Орфею свои руки, шевеля скрюченными пальцами. Лицо старика перекосило от страха, несчастный поднял глаза и увидел напротив окна заслонивший луну призрачный силуэт. Он увидел сверкающие глаза, в которых отражались все его несчастья и страхи.

– Что случилось Орфей? – повторил владыка свой вопрос.

«Мой господин и повелитель,

Души и разума губитель.

Нет больше сил, терпеть мне муки,

Смотреть на проклятые руки!

Они всё тянуться ко мне,

Они зовут меня к себе!

Проклятья, крики и угрозы!

Нет сил, терпеть мне эти грёзы…»

Прошептав последние слова, Орфей вновь опусти глаза.

– Понятно, – вздохнул эленрим.