Охотник на духов

Сон… Дети во сне летают и смеются, взрослые пережевывают собственные проблемы, а старики… Не знаю, не могу говорить за все «пескоструйные машины», но для меня сон – это возвращение к жизни. Запахи, которых мой старый сизый нос уже давно не ощущает; краски, которых не видят мои слезящиеся полуслепые глаза; звуки, прелесть которых уже давно недоступна моим глухим ушам… Все это возвращается только во сне. А наяву… О нет, явь полна других радостей, но они приправлены горечью времени. Гордость за детей сильных, уверенно шагающих вперед, соседствует с сожалением о том, что мать не видит, как высоко взлетели ее птенцы. Восторг от первых самостоятельных решений внуков никак не может избавиться от тяги поправить, подсказать им верное решение в их забавных и пока еще таких наивно-чистых порывах… И грусть. Грусть от того, как быстро меняется этот мир, и… каждое его изменение сопровождается еще одним пустым гостевым креслом на дне рождения, о котором давно не хочется вспоминать. С каждым годом этих пустых мест вокруг все больше и больше. И в очередной «праздник» дети отводят глаза, жалея старое больное сердце. «Он не смог: ты же знаешь, дорога в вашем возрасте так тяжела… Она в санатории: ей нужен морской воздух, а Верочка нашла замечательное место в Коктебеле», – натужно улыбаясь, вразнобой говорят они, забывая, как в детстве отхватывали хворостиной по заднице за куда меньшую ложь. Обмануть родителей? Пф! Не смешите…

Но я не могу, не имею сил и желания хватить рукой по столу и пригрозить все той же хворостиной. Туман отнимает все силы, погружает в топкую бессмысленную апатию… засасывает болотом. И остается только улыбаться, радоваться их жизни, продолжению себя и ушедшей любимой, видя ее в их глазах, движениях, жестах и смехе, и устало ждать прихода сна. Яркого, теплого… может, последнего.

Фыркнуть от попавшего в глаз солнечного зайчика, подскочить, заслышав шорох в сваленных у стены картонных коробках, и, уловив голодное урчание в животе, ринуться на поиски еды, морща нос от забивающих его городских запахов раскаленного асфальта и бензина от пролетающих по улице машин. А потом, после завтрака, вытянуться на нагретом за день камне невысокой, но такой удобной и широкой парковой ограды и щуриться на алый свет заходящего солнца, отражающийся в водах пруда, да изредка лениво поглядывать на разгуливающих по парку людей. Или, уже вечером, устроившись под навесом все из тех же картонных коробок, лениво наблюдать, как дождь накрывает город, барабанит по крышам домов и вода, собираясь в стремительные ручьи, подгоняемая ветром, несется по улицам, даря свежесть и прохладу после знойного дня… Р‑р‑ряу!!!

Утирая заливающую глаза дождевую воду, Имма свернула в ближайший переулок и, в который раз проклиная свое любопытство, втянувшее ее, такую умную и взрослую десятилетнюю девочку, в очередные неприятности, попыталась разогнаться. Но топот за спиной не стихал. Мальчишки в этом бедном квартале, оказывается, бегают куда быстрее, чем даже ее давно занимающиеся боевыми искусствами знакомые из Сейны. А тут еще этот дождь и решетка высокого забора впереди. Тупик!

Девочка закрутила головой в поисках хоть какого-нибудь выхода и, поскользнувшись на залитой водой бетонной заплатке, полетела наземь, угодив прямо в кучу каких-то коробок, сваленных у самого забора. Пустых коробок, к счастью. А в следующую секунду уши девочки заложило от громкого то ли рева, то ли мява, в котором потонул даже хохот догонявших ее мальчишек, ставших свидетелями полета Иммы. Беглянка почувствовала, как под ней что-то зашевелилось, и, тихонько пискнув, постаралась отползти в сторону. Она тут же припомнила байки старших ребят о живущих в подворотнях бедных кварталов гигантских крысах и, в страхе зажмурившись, забила руками и ногами вокруг себя. Вот нога девочки впечаталась во что-то мягкое, и тут же с той стороны послышался тихий «ох!». Крысы так не умеют. Имма осторожно приоткрыла один глаз и облегченно вздохнула. Там, где она ожидала увидеть отвратительную серую морду, поднимался на ноги хмурый, но совершенно обычный мальчишка лет одиннадцати-двенадцати на вид. В вытертых до белизны джинсах и неожиданно чистой, белой, но уже стремительно темнеющей от дождя майке, худощавый, со всклокоченными черными как смоль волосами, он сверкнул в сторону Иммы недовольным взглядом янтарных глаз и фыркнул.