История Вечного Жида, содержащая краткий и правдивый абрис его удивительнейшего путешествия, продолжавшегося почти 18 столетий

Я – израелит из колена Завулон. В году тридцать третьем обычного летоисчисления я покинул Иерусалим и с этого времени непрерывно путешествовал и должен продолжать странствовать и далее, вплоть до конца света. Это мой жребий, это не подлежащее отмене решение, которое голосом с неба было сообщено мне в день, когда я покинул Иерусалим. Мне было тогда сорок пять лет, и с этого времени я не старел. Смерть и болезни не имеют власти надо мной: я не горю в огне и неуязвим (для меча), я пью и ем лишь для своего удовольствия, но не из-за потребности. Я не сплю, никогда не устаю, понимаю все языки (мира) и говорю на них.

Говорят (но я в это не верю), что аргонавты в древности оставили на берегу Кизика огромный камень, который служил им якорем. Местные жители поспешили положить его в Пританеум, однако камень несколько раз исчезал и поэтому власти, дабы вернуть и хранить его, увидели необходимость в том, чтобы заковать его в цепи и оставить лежать. Для меня подобные меры предосторожности были бы напрасны: они не смогли бы меня удержать. Гонимый, не в состоянии противиться (решению), я не имел возможности более трех дней оставаться на одном и том же месте. Каждый знает, отчего я был предан такой судьбе. Те, которые хотят знать об этом на мой счет, могут использовать Хроники Матье Паризиуса (Mathieu Parisius), Словарь Калмера (Calmer), Историю евреев Боснажа (Bosnage) и Восточную библиотеку Херберлота (Herberlot). Эти знаменитые ученые, а также многие другие, говорили обо мне много хорошего или же обыкновенного; я, удостоенный ими такой чести, очень растроган1.

К счастью, весь белый свет в то время, когда я начал свое путешествие, был подчинен Римскому государству. Дороги были превосходными, такими, какими они должны быть для удобства пешеходов, и это было одним из обстоятельств, добавившим сладости в мою судьбу. Связь дорог друг с другом была разрушена после вторжения варваров, а позднее возникла опасность, исходящая от сумасшедших рыцарей и оруженосцев, следующих за ними. Но в эти времена я был уже привычным ко всем капризам ненормальной жизни.

Когда я покинул Иерусалим, моей первой мыслью было отправиться в столицу мира. Я не забыл прежде совершить путешествие в окрестности Иудеи и Аравии, чтобы запастись благовониями, которые обеспечили бы мне вход к римским дамам. Затем я был в Александрии, и через несколько дней добрался на корабле в порт Остии, а оттуда в Рим.

Вскоре после моего прибытия я убедился, что все большие города населены ротозеями. По сути дела, римский народ был в это мгновение занят погребением тела одного Ворона, который уже много лет имел обычай, каждое утро всходить на ораторскую трибуну и приветствовать, каркая, его величество народ. Он был бальзамирован, два эфиопа несли его тело, а некий игрок на флейте шел впереди процессии, словно он был римским сенатором или рыцарем.

Затем мне захотелось выкупаться, и я направился в бесплатные термы Агриппы. Бальнеарий освободил меня от моего платья, а Капсарий учтиво вызвался принять его и коробочки, которые были со мною. Когда я вышел оттуда, то должен был прежде договориться с ним, чтобы получить вещи назад. И я понял, благодаря этому методу, что купальни Агриппы были бы бесплатными в том случае, ежели бы за них платили. Когда все это было позади, я направился на форум Августа. Я увидел здесь множество бездельников, собравшихся в ларьке одного цирюльника, и спросил их: кто из римских дам может быть самой элегантной? Они единогласно отметили Цецилию, дочь Цецилия Исидоруса, который после своей кончины оставил, не упоминая причин, лежащих в основании его богатства, неисчислимое состояние, наследницей которого она была. Чтобы дать представление о богатствах этого человека, достаточно сказать, что на погребение его тела было использовано сто тысяч сестерций, и что ко времени своей смерти он оставил четыре тысячи шестнадцать рабов, три тысячи шестьсот пар волов, двести пятьдесят семь тысяч голов молодого скота и шестьдесят миллионов сестерций в деньгах.