Наивысшие Упанишады. Том 2. Чандогья

«Чандогья Упанишада» была создана приблизительно в период между VIII – VI веками до нашей эры. То есть, будучи явленной в первой половине I тысячелетия до н.э., она, наряду с «Брихадараньяка Упанишадой», оказывается одной из древнейших (и авторитетных) Упанишад.

Она входит в состав Самаведы, в которой учёные считают её наиболее поздним текстовым слоем. Название происходит от слова «чханда» («метр», «стихотворный размер») – «чхандогами» назывались жрецы, специализировавшиеся на пении са́ман, мелодичных метрических гимнов Самаведы.

Текст Упанишады состоит из восьми прапа́так (лекций), каждая из которых разделена на множество разделов (главок). В первых прапатаках дана философская, концептуальная и космогоническая база – разъяснение главных духовных элементов (например, «стобх») и ритуалов (упа́сан) Самаведы. Затем постулируется: «Всё есть Брахман».

И только после этого всего, начиная с шестой части, даётся Брахмавидья – Знание Брахмана.

Итак, многие стихи первых пяти частей «Чандогья Упанишады» представляют собой описание так называемых упасан. Упасаны здесь – это ритуально-медитативные активности, призванные очистить и подготовить ум и нервную систему адепта к Брахмавидье. Эти первые пять частей тесно связаны с основным корпусом Вед (Самаведы и Ригведы) и в отрыве от них могут быть не очень понятны. Однако, хотя эти стихи адресованы посвящённым браминам ведийского периода и мало о чём говорили читателю уже даже в средние века, Шри Шанкарачарья считал их полезными в деле очищения ума (в то время как, например, похожие части «Айтарея Араньяки», которые могли бы быть отнесены к «Айтарея Упанишаде», он решительно оставил за бортом как преследующие более мирские цели; об этом чуть подробнее сказано в Томе 1).

Однажды, когда я уже заканчивал переводить эти первые пять частей-упасан, Шри Раманачарана Тиртха перед началом своего сатсанга спросил, как продвигается работа над Упанишадами. Я ответил, что уже перевожу «Чандогья Упанишаду» и немного сомневаюсь: стоит ли вообще переводить «все эти упасаны» или лучше, подобно некоторым переводчикам на английский, опустить эти первые пять прапатак. На что Свами сказал: «Да, они не имеют никакого практического значения. Такие упасаны уже никто не делает сейчас даже в Индии – настолько это древние ритуалы. А для российского читателя и вовсе это не будет иметь никакого практического смысла». Я ответил: «Да, я тоже так думаю. Хотя чувство при переводе возникает хорошее. Энергетически эти тексты устанавливают внутри свет и лёгкость». Свами начал сатсанг, а я подумал: «Что поделаешь. Хотя это и не прямые указатели к освобождению, но ведь даже Шанкарачарья не отсёк эти части „Чандогья Упанишады“, а напротив, написал к ним комментарии. Так что, видимо, надо просто переводить – не особо заботясь о том, практично ли это». Сатсанг был, как всегда, очень сильный, а в конце Свами стал отвечать на один из вопросов из зала и вдруг – совершенно, впрочем, не давая никаких ссылок на наш разговор, произнёс развёрнутую (и не имеющую прямого отношения к вопросу, на который в тот момент отвечал) речь во славу непрактичности. «Практичность всегда идёт из головы. Мудрость всегда непрактична».