Безутешная плоть

В зеркале рыба. Зеркало висит над раковиной в углу твоей комнаты в хостеле. Из крана капает вода, в комнатах она только холодная. Ты еще в постели, переворачиваешься на спину, смотришь в потолок. До тебя доходит, что ты отлежала руку, и другой ты отводишь ее назад. Наконец канонадой булавок и иголок пробивается боль. Сегодня собеседование. Тебе надо быть в форме. Ты приподнимаешь голову, опять опускаешь ее на подушку. Наконец стоишь у раковины.

Там на тебя, разинув рот, глазами в иссиня-красных глазницах смотрит рыба с обвислыми, будто под весом чудовищной чешуи, щеками. Ты не можешь на себя смотреть. Тебя раздражает капающий кран, и ты заворачиваешь его, прежде чем отвернуть опять. Извращение. Кишки вспучиваются от тупого удовлетворения.

– Привет-привет!

В дверь стучит женщина.

– Тамбудзай, ты идешь?

Это одна из тех, что живут с тобой в хостеле, Гертруда.

– Тамбудзай! – зовет она. – Завтрак?

Шаги удаляются. Ты представляешь, как она вздыхает, может, хоть чуть-чуть расстроившись, что ты не ответила.

– Изабел! – опять кричит она, переключившись на другую постоялицу.

– Да, Гертруда, – отвечает Изабел.

Грохот дает тебе понять, что, когда чистила зубы, ты не уследила и задела локтем зеркало. Или это оно тебя задело? До конца непонятно. Ты ничего не почувствовала. Точнее, ты не можешь прийти к определенному выводу, поскольку реальность тебя изобличает. Ты пытаешься соблюдать правила хостела, но они просто смеются над тобой. Миссис Мей, сестра-хозяйка, не раз напоминала тебе, что по возрасту ты уже не проходишь. И вот теперь зеркало опять, соскочив с погнутого гвоздя, упало в раковину, в результате чего появилась новая трещина. Если оно упадет еще раз, из рамы повылетают все кусочки. Ты осторожно поднимаешь зеркало, чтобы отколотые части остались на месте, обдумывая, как будешь объясняться с сестрой-хозяйкой.

– Так как же вы умудрились? – спросит миссис Мей. – Понимаете, обстановку портить нельзя.

Сестра-хозяйка думает о тебе, так она уверяет. И часто говорит о недовольстве совета попечителей. Не тобой собственно, а твоим возрастом, так она говорит. Городской совет отзовет у хостела лицензию, если обнаружится, что в нем проживают женщины такого возраста, те, кто уже давно перешагнул рубеж, предусмотренный уставом хостела «Твисс».

Ты ненавидишь этот сучий совет.

Из зеркала выпадает треугольничек, сначала тебе на ногу, потом, оставляя темно-красное пятно, сползает на пол. Бетонный пол серо-зеленый, как грязное озеро. Ты боишься, что сейчас попадают остальные части зеркала, но они удерживаются.

За дверью, в коридоре, Гертруда и Изабел уверяют друг друга, что долго и крепко спали. К ним присоединяются другие постоялицы, и начинается нескончаемая болтовня.

Пол в коридоре блестит, хоть он не из коровьего навоза, а цементный. В рекламном агентстве, откуда ты громко ушла много месяцев назад, тебе приходилось писать туристические проспекты. В этих творениях утверждалось, что в деревнях твоей страны женщины натирают пол из коровьих лепешек до тех пор, пока он не начинает блестеть, как цементный. Врали проспекты. Никакого блеска в памяти у тебя не сохранилось. У твоей матери полы вообще не блестели. Ничегошеньки не сверкало и не искрилось.