Блистательный Бонапарт

Наполеон отлично сознавал свою исключительность, свое особое бытие в этом мире. Еще безвестным артиллерийским поручиком он испытал это откровение о себе: «Я всегда один среди людей… Люди так не похожи на меня, как лунный свет на солнечный».

Но окончательно он утвердился в этом мнении 10 мая 1796 года. В тот день генерал Бонапарт атаковал австрийские позиции у городка Лоди на берегу реки Адда. Единственный мост через реку прикрывал 10-тысячный отряд генерала Себотендорфа при 20 пушках. Неприятельская оборона казалась неуязвимой: австрийская артиллерия грозила смести любого, кто осмелится приблизиться к мосту.

Эта задача была решена Бонапартом молниеносно, как шахматная двухходовка.

Бонапарт приказал генералу Бомону с отрядом кавалерии переправиться через реку выше по течению; одновременно французская артиллерия получила распоряжение сосредоточить весь огонь на австрийских позициях у Лоди. За городским валом, который окаймлял реку, в атакующую колонну были построены гренадеры Ожеро.

Австрийская пехота, вынужденная укрыться от артиллерийского огня, отошла от моста на значительное расстояние. Выждав, пока Бомон нападением справа отвлек внимание Себотендорфа, Бонапарт повел своих солдат в штыковую атаку. Гренадерская колонна вихрем пронеслась через мост, овладела пушками, затем обрушилась на неприятельскую пехоту и обратила ее в бегство. Австрийцы потеряли около двух тысяч человек убитыми и ранеными и почти всю артиллерию. Потери французов были вдесятеро меньше.

Во французском лагере все превозносили двадцатисемилетнего командующего до небес за гениальную простоту сокрушительного удара. И сам Наполеон, у которого к тому времени были за плечами лишь 13 вандемьера1 и сражение при Монтенотте2, отнесся к случившемуся самым серьезным образом: «Только в вечер сражения при Лоди я стал считать себя человеком высшего порядка, и во мне загорелась честолюбивая мысль – свершить дела, о которых до тех пор я думал только в минуты фантастических мечтаний».

Ему повезло: расцвет его гения пришелся на время, когда казалось, что несбыточных возможностей больше не существует. Революция расчистила все преграды к вершинам карьеры для самых разнообразных дарований. Но быстрее всего путь наверх обеспечивала армия, которая была душой и жизненным нервом республики. В конце 1790-х годов всем было ясно, что революция кончится военной диктатурой. Дело оставалось за малым: должен был появиться человек, который уверовал бы в себя и в свои силы настолько, чтобы превратить войну, республику и революцию в простые средства для достижения личного успеха.

И такой человек был рожден в битве при Лоди.

Позднее с уст Наполеона сорвалось красноречивое признание: «Что породило революцию? – Честолюбие. Что положило ей конец? – Тоже честолюбие. И каким прекрасным предлогом дурачить толпу была для всех нас свобода!»

Прошло несколько лет, и в день провозглашения Наполеона первым консулом аббат Сийес3 обратился к двум другим главам Консулата: «Поздравляю, теперь у нас есть господин. Этот человек все знает, все хочет и все может».

Действительно, природа со времен Цезаря не создавала более совершенного организма, приспособленного для власти над миром. Физических и умственных перегрузок для Наполеона, казалось, не существовало. Проведя полдня на ногах, он мог вскочить в седло и проскакать несколько десятков миль «для отдыха». Окружающие не имели повода ставить под сомнение его слова, когда он с гордостью говорил, что не знает пределов своей работоспособности: «Я всегда работаю: за обедом, в театре; просыпаюсь ночью, чтобы работать. Работа – моя стихия, я рожден и создан для работы». Поставленный в исключительные обстоятельства Наполеон мог не спать несколько ночей кряду, сохраняя физическую бодрость и ясность мысли.