Текут неслышные столетья,
К которым я, как сфинкс, привык,
Эфир пронзают междометья
Да иногда от боли вскрик.
Пронзят и тут же пропадают,
Беспечно короток их век,
Подчас собаки громче лают,
Чем горько плачет человек.
В быту обиды скоротечны,
Но мне иное суждено —
Мои страдания извечны,
Вовек иного не дано.
Обязан помнить те мгновенья,
Которым веса не придал,
Презрел, не проявив сомненья,
И милосердие попрал
И понял: жизнь тому порука,
Ей шанс – один на миллион,
Что искренне любить друг друга —
Есть благоденствия закон.
Я, как на сцене, наблюдаю
Всё до последнего штриха
И, словно в пыточной, страдаю
От неизбывного греха.
Я был башмачником из бедных,
Суровым солнцем опалим,
На ком, песчинках неприметных,
Держался Иерусалим.
С утра и до ночи у дома
Стоял мой колченогий стул,
И я, как падшие Содома,
Ждал обращений и тянул
Мотив истошно заунывный,
В котором разливалась желчь,
Любому естеству противный,
Как надвигающийся смерч.
Боль не озвученных проклятий,
Злость от лишений и нужды
И множество безликих патий,
Что жизни радостям чужды.
Мой дом, пока не обличили,
Стоял на улочке кривой,
Здесь крест в последний путь влачили,
Кто ранее ходил в разбой.
Они свою познали радость,
Её у ближних отобрав,
Особую вкушая сладость,
Других не ведая забав,
И как не знал, что, несомненно,
За всё приходится платить,
Как солнцу летом непременно
Пристало вовремя светить.
Взамен искрящегося штофа,
Как твердокаменный статут,
Ждала жестокая Голгофа
В увязке неразрывных пут.
Они ругались и стонали,
Неся орудие судьбы,
Сквозь зубы яростно стенали
Под смех и вопли голытьбы.
Их безупречно направляли
Удары палкой и кнутом,
Вели небесные скрижали
К концу. Но это всё потом.
В тот день, проснувшись спозаранку,
Поправив свой убогий стул,
Я сел и выпил сока склянку,
А вскоре песню затянул.
Но я не долго в созерцанье
Ждал посетителей поток:
В пыли и солнечном мерцанье
Возник других людей исток.
День для меня случился куцый,
Не заповедовал забот.
Был днём свершений экзекуций,
И мимо валом шёл народ.
Они смеялись и плясали,
Забыв про пищу и уют,
Они с восторгом обсуждали,
Что власти даром подают.
Так торопились горожане
Повыгодней занять места
На обихоженной поляне,
Чья площадь от камней чиста.
Затем шла конная охрана,
За всем следившая окрест,
Чтоб претенденты на нирвану,
В поту тащившие свой крест,
Не постарались своевольно
Избегнуть участи своей,
Лишая зрителей невольно
При этом зрелища царей.
Их солнце жарило лучами,
Как исполнявшее наказ,
А рядом конники с мечами
С них не сводили зорких глаз.
Лоснилась кожа, как от масла,
Рубцы сочились от плетей.
Не приходилось понапрасну
Ждать от небес благих вестей.
Мне было пакостно и мерзко,
Когда пустая дребедень
Непозволительно и дерзко
Испортила рабочий день.
Не заработать мне ни лепты.
Как добывать для дома снедь?
Иль, как искусному адепту,
Стоять безвольно и терпеть?
И вдруг один из них качнулся
И чуть не рухнул на меня.
А я едва не поперхнулся
От злобы, ворога кляня.
Униженный и оскорблённый,
Согбенный ношею своей,
Он был безмерно измождённый,
Как пленник варварских морей.
Пот по челу его струился,
Разбиты ноги до крови…
Он к облегчению стремился,
Упасть на землю норовил.
Я оттолкнул его небрежно,
Но он меня не укорил,
Взглянул безропотно и нежно
И кротко так проговорил:
