Русскому воину посвящается…

Война сурова. Крут её замес.

Чуть оплошал – и смерть уже в полшаге.

Но даже на войне не без чудес,

Когда ты полон веры и отваги!

Июнь сорок второго. Подо Ржевом

Бои кровопролитные гремят.

Сколько ребят на этом рубеже мы

Зарыли в землю, и каких ребят?

В дремучих топях и густых лесах

Спят вечным сном безвестные герои…

А может, где-то там, на небесах,

Плывут их души над Россией строем?

Эх! Разве было б легче нам с тобой,

Когда б мы знали, что за синей далью?

До мелочей я помню первый бой

Крещение своё огнём и сталью.

Тащились мы к позициям полночи.

То тракторов нет, то с заправкой швах

И пушка вес имеет, между прочим,

И дождь шурует, и ползём впотьмах.

Мне повезло: из местных проводник

Колонну нашу до позиций вёл.

Радушный и приветливый мужик,

А дождь всё шёл, не затихая, шёл…

Грязь по колено, тракторы ревут,

Моторы раскалились до красна.

Война, друг мой, это тяжёлый труд.

Бесчеловечный, адский труд – война.

Вот мы на месте. Вырыли окопы.

Скатили сверху гаубицы в них.

Никто не донимал ненужным трёпом

И даже дождь в конце концов затих.

Масксетки натянув, мы их травой

И листьями надёжно забросали.

Осталось ждать. Утра ждать. Утром бой.

Мы жахнем так, чтоб немцы завизжали!

Скорей рассвет бы. На пределе нервы.

И вот всё ожило и тут и там,

Когда луч солнца тонкий, самый первый

Разрезал тьму ночную пополам.

Чёрт побери! Только при свете дня

Я с ужасом свою ошибку понял.

Расчёт смотрел с упрёком на меня:

– Мы у фашистов словно на ладони!

Так маху дать! За это ж трибунал…

Мгновенно пролетело в голове.

Эх! Лучше бы снаряд в меня попал

И разбросал останки по траве.

Мне жаль ребят. Я б видеть не хотел,

Как батарею захлестнёт огнём,

И горстка изуродованных тел

Всплыла в воображении моём.

– Открыть огонь! – из трубки телефона

Расслышал я приказ сквозь треск и гам…

– Ого-о-о-нь! – я повторил, и следом тонны

Из гаубиц взметнулись на врага.

Снаряд к снаряду точно в цель легли.

Метались ошарашенные фрицы.

Командный пункт мы в клочья разнесли

И ждём ответ- пора перекреститься!

Фашист совсем недолго размышлял.

С десяток пушек подключились к делу.

Завыло небо, дрогнула земля,

Кругом загрохотало, загудело.

Но чудо, чудо! Мимо все снаряды!

Фонтанов чёрных брызги тут и там!

Что смерть продефилировала рядом,

Не верили мы собственным глазам.

Война сурова. Крут её замес.

Чуть оплошал и смерть уже в полшаге,

Но даже на войне не без чудес,

Когда ты полон веры и отваги!

Грохочет поезд. Город Барвенково.

Вокзал, стоянка несколько минут…

Народ к вагонам. Шум… и снова, снова:

– Пётр Алексеич! Михин! Вас здесь ждут!

Оркестр «Славянкой» бросил в дрожь перрон.

Дыши, солдат, орденоносной грудью.

– Пётр Алексеич! – и со всех сторон

С цветами люди, со слезами люди…

Как много незнакомых добрых лиц:

И старики, и молодёжь, и дети.

А на одной из «огненных» страниц

Кончается февраль. Год сорок третий…

Вот штаб полка и жёсткий взгляд в упор.

Майор с тревогой: – Мы окружены…

Приказ: прорваться к нашим за бугор,

Пакет доставишь – люди спасены.

Гул самолётов в небе Барвенково.

Повсюду кружат чёрные кресты…

Фашист бомбит, и разворот, и снова

Летит на город ужас с высоты.

Деревья в клочья, и дома, и хаты,

Огонь и дым вокруг, огонь и дым.

Как будто озверел фашист проклятый.

А лейтенанту дан приказ: «К своим!»