Все жанры Все авторы
Грамматика любви - Иван Бунин

Грамматика любви

Страниц

10

Год

—

В начале июня, во время своего ежегодного отпуска, Некто Ивлев отправился в дальний уголок своего родного уезда. Он выбрал тарантас с пыльным и немного искривленным верхом, который он заимствовал у своего шурина, владельца дачи, где он собирался провести лето. Лошади, которые тащили тарантас, были маленькими и компактными, но очень сильными и имели густые гривы. Их он арендовал у местного богатого фермера, чьим сыном, юношей в возрасте восемнадцати лет, был тот, кто управлял ими. Парень был немного туповатым, но очень заносчивым и властным. Он всегда был недоволен чем-то и всегда казался обиженным, даже не улавливал шуток. Ивлев быстро обнаружил, что с ним трудно разговаривать, и поэтому просто решил наслаждаться спокойным и бесцельным наблюдением пейзажей, которое так хорошо согласовывалось с ритмами лошадиных копыт и громким звуком бубенчиков на сбитых гривах.

Добавленная информация: Ивлев наслаждался прохладным утренним ветерком, который ласкал его лицо, а также запахом свежей зелени, который наполнил его ноздри. Он мог видеть, как солнце лениво поднимается над горизонтом, окутывая мир теплым золотистым светом. Вдалеке он разглядел высокую гору, покрытую густыми зелеными деревьями, которая казалась недостижимой и сказочной. Ивлев знал, что его приключение только начинается, и он с нетерпением ждал того, что еще увидит и почувствует в этой захватывающей поездке. Иногда он закрывал глаза и наслаждался моментом, чувствуя себя невидимым наблюдателем всего этого великолепия, который временно пересекает их мир. В такие моменты, все его проблемы казались такими маленькими и незначительными, а его сердце наполнялось восторгом и радостью.

Читать бесплатно онлайн Грамматика любви - Иван Бунин

Некто Ивлев ехал однажды в начале июня в дальний край своего уезда.

Тарантас с кривым пыльным верхом дал ему шурин, в имении которого он проводил лето. Тройку лошадей, мелких, но справных, с густыми сбитыми гривами, нанял он на деревне, у богатого мужика. Правил ими сын этого мужика, малый лет восемнадцати, тупой, хозяйственный: Он все о чем-то недовольно думал, был как будто чем-то обижен, не понимал шуток. И, убедившись, что с ним не разговоришься, Ивлев отдался той спокойной и бесцельной наблюдательности, которая так идет к ладу копыт и громыханию бубенчиков.

Ехать сначала было приятно: теплый, тусклый день, хорошо накатанная дорога, в полях множество цветов и жаворонков; с хлебов, с невысоких сизых ржей, простиравшихся насколько глаз хватит, дул сладкий ветерок, нес по их косякам цветочную пыль, местами дымил ею, и вдали от нее было даже туманно. Малый, в новом картузе и неуклюжем люстриновом пиджаке, сидел прямо; то, что лошади были всецело вверены ему и что он был наряжен, делало его особенно серьезным. А лошади кашляли и не спеша бежали, валек левой пристяжки порою скреб по колесу, порою натягивался, и все время мелькала под ним белой сталью стертая подкова.

– К графу будем заезжать? – спросил малый, не оборачиваясь, когда впереди показалась деревня, замыкавшая горизонт своими лозинами и садом.

– А зачем? – сказал Ивлев.

Малый помолчал и, сбив кнутом прилипшего к лошади крупного овода, сумрачно ответил:

– Да чай пить…

– Не чай у тебя в голове, – сказал Ивлев. – Все лошадей жалеешь.

– Лошадь езды не боится, она корму боится, – ответил малый наставительно.

Ивлев поглядел кругом: погода поскучнела, со всех сторон натянуло линючих туч и уже накрапывало – эти скромные деньки всегда оканчиваются окладными дождями… Старик, пахавший возле деревни, сказал, что дома одна молодая графиня, но все-таки заехали. Малый натянул на плечи армяк и, довольный тем, что лошади отдыхают, спокойно мок под дождем на козлах тарантаса, остановившегося среди грязного двора, возле каменного корыта, вросшего в землю, истыканную копытами скота. Он оглядывал свои сапоги, поправлял кнутовищем шлею на кореннике; а Ивлев сидел в темнеющей от дождя гостиной, болтал с графиней и ждал чая; уже пахло горящей лучиной, густо плыл мимо открытых окон зеленый дым самовара, который босая девка набивала на крыльце пуками ярко пылающих кумачным огнем щепок, обливая их керосином. Графиня была в широком розовом капоре, с открытой напудренной грудью; она курила, глубоко затягиваясь, часто поправляла волосы, до плечей обнажая свои тугие и круглые руки; затягиваясь и смеясь, она все сводила разговор на любовь и между прочим рассказывала про своего близкого соседа, помещика Хвощинского, который, как знал Ивлев еще с детства, всю жизнь был помешан на любви к своей горничной Лушке, умершей в ранней молодости. «Ах, эта легендарная Лушка! – заметил Ивлев шутливо, слегка сконфузясь своего признания. – Оттого, что этот чудак обоготворил ее, всю жизнь посвятил сумасшедшим мечтам о ней, я в молодости был почти влюблен в нее, воображал, думая о ней, бог знает что, хотя она, говорят, совсем нехороша была собой». «Да? – сказала графиня, не слушая. – Он умер нынешней зимой. И Писарев, единственный, кого он иногда допускал к себе по старой дружбе, утверждает, что во всем остальном он нисколько не был помешан, и я вполне верю этому – просто он был не теперешним чета…» Наконец босая девка с необыкновенной осторожностью подала на старом серебряном подносе стакан крепкого сивого чая из прудовки и корзиночку с печеньем, засиженным мухами.

Вам может понравиться: