Исток бесчеловечности. Часть 3. Все мы химеры

Виктор Отравка спускался по Длинной Лестнице к михинскому порту и напевал песенку. Незаметно для самого себя выводил хриплым тенором простенькую мелодию, какую троллины-шпалоукладчицы на Станции Нигде гудят за своей монотонной работой. Этот приземистый, обманчиво неуклюжий буролесец не поверил бы, что поёт, подбираясь к врагу. А если бы услыхал о том от согильдийца, мог бы и в зубы ткнуть, мол, не мети. Чего петь-то? Дичь разгонять?

Одет охотник был неброско, в выцветшее зелёно-коричневое, и походил на сухой дубовый пенёк. Или даже был им в незапамятные времена. Древесные останки Злой Чащи нередко выкапывались из родной почвы. Один из них мог давно крутиться у людского жилья и перенять необходимые ухватки.

Отравка шёл налегке. Тёплую одежду и запасы спрятал в заброшенной деревеньке Марустер, от которой остались три деревянных остова в высокой траве, сломанный колодезный журавль да запрет приближаться после заката. Всё вкупе обещало сохранность имущества. Обычно Виктор брал с собой мешки, много холщовых сумок разной вместительности, чтоб ни плотвички не пропало. Но этот случай – особый. Будет охота удачной – всё на себе не унесёшь. Пришлось договориться с приятелем-гномом. На пять рейсов, может быть, и на шесть. Караванщик ждал сообщения котом-телепатом в «Слепой рыбе».

Перевезти хозяйство целого города будет непросто.

Отравка любил такие дела. Неслыханные. Наёмник не одну пару штанов протёр в «Рыбе» и других столичных кабаках. И будь слухи мелкой монетой, ему хватило бы на покупку у жителей Города Ночь их знаменитой Арены. Убедился: все отступились, даже Гильдмастер, старик Ю. Сам Король официально предостерёг браконьеров: идёшь в Михин – посолись-поперчись да накрой глупую макушку салатовым листом.

Значит, тем громче слава, если одолеть в одиночку.

Не говоря уж о добыче. Ведь михинская Тварь – большая куча одушевлённых предметов, гоблинов и утопленников. Разумный мусор. Рассказывали ещё про огонь и яд, извергаемые из утробы чудовища. Про летающие лезвия, вслепую находящие жертву и опять прирастающие к туше врага. Куда же деваются трупы?

Охотник застыл, оборвал песенку. Что-то двинулось в переулке оставленного города.

Виктор быстро и внимательно осмотрелся, принюхался, прислушался, как умеют только буролесцы. Всем естеством оценил шансы остаться в живых. Влево и вправо поднимались улицы, покинутые пешеходами и всадниками. Только фонарные столбы обвивала сорная трава. Безымянные, бессловесные стебли, раздвигающие корнями камни мостовых. В другой раз охотник бы точно с ними, с зелёными, разобрался. Непорядок: гость в город, а растение тебе ни колючки в карман, ни капли яда в бок. Ни словца острого, насмешливого… Только свет едят, дождь пьют и кверху пырятся – без понятия о вежливости.

Виктор, лесовик по рождению, нахмурился, чувствуя себя обманутым, будто укусил игрушечное яблоко. Хотя отчего бы? Пусть ломают мостовую, народ вернётся – новую положит. Ветер с Вод налетел, взметнул полы длинной куртки, торопливо ощупал, точь-в-точь гвардейцы на Треугольной площади, когда ищут спрятанный нож. Пыль взвилась над камнями и рассыпалась. Отравка, вздрогнул, заметив, что стоит без толку.

И двинулся вперёд. Какую мысль он чуть не оставил на верхней ступеньке?..