Забег

© Лев Воросцов, 2019

© Дон Боррзини, 2019

ISBN 978-5-4493-5009-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Однажды некая дама спросила:

– Ты спал с проститутками, неужели после этого – не трахнешь меня?

– Я художник, дорогая моя, и могу мысленно провести ночь с половиной женщин этого города, насчитывающего несколько миллионов. Воля читателя – верить мне или нет. Но если ты в это поверила, значит, у меня получилось. (Кажется, ответ её слегка озадачил)…

– Мало того, – продолжил я, – Порой секс является единственным выходом в той или иной ситуации. Знаешь, как говорят женщины: «Лучше переспать с занудой, чем объяснять ему, почему ты его не хочешь». Попробуй разубедить меня. Спорить, разумеется, не стану, но останусь при своем мнении… И вообще – зачем тебе знать всё?

Смеркалось. Дневной свет, как загнанный зверь, заметался из стороны в сторону, словно сигналя, что его время подходит к концу, вот ещё немного – и всё. «Всё» – очень ёмкое слово. Теперь на вахту заступят фонари и фары машин. Тысячи и тысячи огней, галоп факелов в ночи. Движение, скорость. Если нет пробок, машины несутся, как сорвавшиеся с цепи псы. Готовые растерзать в клочья зазевавшегося прохожего, проехать по нему всей тяжестью железного потока.

День закончился и, был бы я верующим, то предался бы молитве, шептал что-то типа: «О, Господи, спасибо Тебе, ещё один день прошел не зря, я жив и здоров. Господи, защити детей моих от всех напастей и помоги дожить спокойно дни свои…»

Да, что-то именно такое. Как жаль, что знаю всего одну молитву. Я впадал бы в транс и мысленно шептал слова, фразы, успокаивающие меня, настраивающие на сон. Покачиваясь из стороны в сторону и закрыв глаза, повторял их снова и снова.

Но это сейчас. Потому как устал от бесконечной суеты. Молитва стала бы чем-то вроде лекарства для души. А тогда, тогда – я искал другой рецепт от груза социума, проблем и нечеловеческого напряжения. Помог ли он мне? Не знаю.

***

Вечер пятницы, после бешенных гонок трудной недели резко превратился в ночь, подсвеченную, и как бы наглядно и пусто выхваченную вспышкой, – резким светом коридоров общежития. При этом темнота за окном настолько бездонна, что, кажется, ей не будет конца, и утро не наступит никогда. Мне всегда было страшно от беспроглядности мира по ту сторону окна. А желтый мир по эту, – стены, линолеум, даже лампа над дверью комнаты – ведь это же омут масляной краски цвета детской неожиданности. Ещё немного, и меня начнет выворачивать наизнанку. Или же я сяду в углу и, не обращая внимания на народ, суетящийся в застенках общежития, стану биться в конвульсиях, до того невыносимо мне было окружение.

Меня знобило. Уйти отсюда, бежать из этого мира, попасть в иной – хороший или плохой – не важно, только бы не барахтаться в этом аду! В сущности, пофигу, куда ехать, только бы убраться из общаги, насквозь пропахшей потом работяг. Этих лошадей без имени и лица. Я и сам-то был подобен им. А, может, все мы лошади? Просто не сознаёмся в этом?

Принял душ, побрился, надел майку, штаны, куртку, туфли, – всё черного цвета, – чтобы стать незаметным, слиться с ночью, раствориться в ней. В надежде, что мысли, так терзавшие мозг, отстанут, оставят меня, заправского ночного путника. Если бы только было возможно, то с удовольствием превратился бы в невидимку. Нет, не для того, чтобы учинять подлости или творить добрые дела, а – так, от крайней внутренней безысходности. Иногда надевал еще черные очки, это усиливало эффект бегства от света; но однажды, в казино, мне запретили их носить. Сволочи. Да на кой мне их отзеркаленные сокровища?! Просто я таким образом пытался отгородиться от всего и всех. Нет же, – я не страдаю мизантропией и по-своему люблю людей. И жить в совершенной изоляции наверняка не смогу. Но в тот вечер мне хотелось уйти в иную реальность, в какие-то туманные края, что лежат далеко-далеко от маетного места, где я пребывал. Когда сборы были закончены, бросил взгляд на Длинного: