Зимой на севере темнеет рано – так мне хочется начать свой рассказ, – а в Норвежском море особенно.
Ночь наступает медленно, кажется с самого утра. А если случается шторм, вода и воздух перемешиваются в единый мутную сукровицу (сравнение боцмана Коломина), и определить, что светило взошло возможно только по судовым часам.
Траулер с невыносимо-красивым именем "Вуоснайоки" вышел на трассу и приготовился к ловле палтуса. Был конец ноября.
Мастер добычи рыбы Петренко смотрел, как уходит в море трал и тихонько мелодично матерился. Его оранжевый сферический шлем казался забытой на грядке тыквой. Матерился Петренко не из-за рыбы. "Рыба – говно, – говорил он. – Оно всегда плавает". Мастер добычи (на языке рыбаков – майор) переживал за оборудование. Трал, лебёдки, ваера, стропы. Петренко не доверял предыдущему экипажу и успокаивался только после первой рыбалки.
Трал ушел в море. Матрос палубной команды Рохчин закурил. Ломая на ветру спички и заслоняясь от ветра плечом в оранжевой робе.
– У механиков новенькие, – язвительно произнёс он, ни к кому конкретно не обращаясь. На палубе стояли трое: майор Петренко, Рохчин и ещё один палубный матрос. Все в одинаковых робах, резиновых сапогах и касках.
– Два дагестанца, – продолжил Рохчин. – По-русски паршиво соображают. Как инопланетяне.
Петренко бросил косой взгляд, но ничего не сказал. Рохчин носил на судне кличку Каро. Когда в первый раз он писал заявление, адресовал его "капитану каробля". Девчонки-кадровички смеялись и показали бумагу капитану Кандыбе. Капитан поделился с комсоставом.
– Каро-бля, каро-бля… – пробурчал Петренко, педалируя на второй слог и ответил, что на фабрике тоже изменилась бригада. Трое новых рабочих. Майор кратко обозначил их трудовые достоинства: бывшие зэки.
2-матрос (по левому борту) помалкивал. Он вообще предпочитал молчать, за что снискал уважение экипажа. Молчал он не из-за скудности словарного запаса, а из-за его специфики и народной глубины. Кроме того матрос Филипенко замечательно играл на гитаре.
Из динамика полилась музыка. В ней не сразу опозналось "Прощание славянки". На палубу спустился штурман. Высокий и худой, с усиками над верхней губой он напоминал поэта-разночинца. И фамилия была подходящей – Гусев. Штурман спросил, как настроение. Он недавно (в третий раз) ходил в составе экипажа, и считался молодым рыбаком. (Что соответствовало действительности.)
– Как море, товарищи? Поделится рыбой, как считаете?
Фраза получилась пафосной и матросы это незамедлительно почувствовали. Майор снисходительно улыбнулся, 2-матрос Филипенко не удержался и ответил, что море, как б…ща, даст каждому. Если попросить настойчиво.
– Я вот в своей каюте, – обратился Рохчин, – под койкой обнаружил нераспечатанную пачку презервативов. – Рохчин поднял указательный палец, как будто именно обстоятельство, что пачка не распечатана, меняло многое. – Это что? Как на этот факт отреагирует руководство?
Штурман слегка смутился, кончики его ушей порозовели. Сказал, что в предыдущем экипаже тоже люди.
– Им тоже секс… – штурман запнулся, – не чужд. В некотором роде.
Несколько минут поговорили о нюансах половой жизни в период длительной автономной ловли. Эта тема считалась у рыбаков щепетильной и полузакрытой.
Майор Петренко спросил о дагестанцах.
