Полымя

«Рассказчик способен донести ровно столько, сколько позволяет ему мастерство. Читатель внимает лишь тому, что созвучно его душе». Карлос Руиc Сафон

Глава 1

Август 2018 года. Старая дорога

Пятно было страшное. Черное. С белыми подпалинами. Будто сальное. Это от дождя, это дождь намочил и пригладил.

Славке хотелось плакать, но он не заплакал. Дядя Олег говорит, что плакать не надо. И он обещал, что не будет.

Лопатка у него была, она всегда при нем. Самая настоящая, военная. Дядя Олег подарил.

И пакет есть с красными буквами.

Славка опустился на колени и стал подрезать дерн. Его он укладывал на костровище. Плотно, кусочек к куску, чтобы ни щелочки.

В пакет он собрал мусор. Его было не очень много, а случалось, что пакета не хватало.

Чтобы собрать все, пришлось подняться. Штаны на коленках были испачканы золой и грязью, но мама не будет ругаться, она никогда не ругается.

Он огляделся – не пропустил ли бумажки, обрывка, осколка. Хотя они красивые, стеклышки, особенно зеленые, через них можно смотреть на солнце и не щуриться, в них солнышко рассыпается веселыми искрами. Через коричневые тоже можно, но в них искры грустные.

От осколков еще пахло кислым.

С пакетом в руке Славка отступил на несколько шагов. Страшное пятно исчезло. Вместо него появилось кольцо срезанного дерна. Это ничего, скоро оно затянется травкой, зазеленеет и заметно не будет.

Прямо перед ним на земле валялась пробка – золотистая, со стрелками по бокам, наверное, от той бутылки, осколки которой он собрал. Славка поднял пробку и бросил в пакет.

Надо рассказать о костровище дяде Олегу. Пускай он и так всегда все знает: кто был, кто палил костер, ставил палатку у кустов, – но рассказать надо.

Дядя Олег очень нравился Славке. Он его любил.

* * *

Олег посмотрел на часы – машинально, время значения не имело. Не ему решать, сколько здесь сидеть. И ждать. Хотя сидеть не обязательно.

Он снял куртку и застелил землю. Вытянулся. Развернул бейсболку козырьком назад, притянул его к шее, чтобы сосновые иголки не забрались под воротник, не кололи кожу.

Сосны шептали над ним, нашептывали. Птицы баюкали. Но он не заснет. Как тут заснешь – после увиденного, да и сделанного тоже?

Потом птицы примолкли. Они же не городские, те не обращают внимания на моторы, а эти не могут. И слух у них острее человеческого.

Он приподнялся на локтях. Да, едут. Едет.

Шум мотора, сначала лишь угадывающийся, становился отчетливее. В нем проявилась хрипотца, которая не свидетельствовала о нездоровье техники, но лишь о ее особенности. С годами обязательно что-то проявляется – свист, хрип или дребезг, и бывает, что слышен непорядок, а не разобрать, где и что засбоило, а значит, и не найти, не устранить. Вот по этой хрипотце и было ясно, кто едет.

«Уазик» вывернул из-за поворота и остановился. Человек за рулем выключил мотор, однако выходить не спешил. Он вообще никогда не торопился, но всегда успевал – и всюду.

Игорь Григорьевич Егоров. Для тех покровских и полымских, что схож по возрасту, просто Игорь. Для матери, дай ей Бог здоровья и памяти крепкой, Анне Ильиничне, для нее – Игорек, Игоряша, сыночек. Олег не был ни покровским, ни полымским, он только-только перестал быть чужаком, поэтому Егоров был для него Игорем Григорьевичем, и все, что Олег мог себе позволить в общении с участковым, это доверительное «ты», да и то лишь с недавних пор.